Агент Их Величеств, Часть первая
Шрифт:
– Вышла буквально же на пять минут, на почту... Она каждый вечер выходила... Почта, а потом молочник... Я как тормоза услышала, у меня сердце оборвалось – как чувствовала...
А на брусчатке, в паре футов от колеса «керосинки»...
Наташа Филч лежала, широко раскинув руки, и, к счастью, лицом вниз. Из её уха вытекло немного крови – буквально пара капель. Униформа девушки каким-то невероятным образом всё ещё хранила девственную чистоту: ни складки, ни пылинки, точно робу с фартуком только что вынули из магазинной картонки. В футе от Наташи Филч лежала большая кожаная сумка, даже, скорее,
Чувство ирреальности усилилось: яркий свет фонаря, похожий на свет софитов, неестественный угол, под которым была повёрнута голова девушки, запах магниевой вспышки (откуда? А, у помощника главного жандарма в руке фотоаппарат – старенький «Объектрон» на алхимических кассетах, музыка – торжественная траурная фуга, то взлетающая ввысь на мрачных крыльях скрипок, то падающая на брусчатку, где она разбивалась на тысячи чёрных, как ночь осколков... А, вот: в открытом окне первого этажа «Ратуши» стоит патефон; наверное, там комнаты Клариссы Дейл. Но...
Фигаро медленно, как во сне, сделал несколько шагов по направлению к телу Наташи Филч.
– Эй, господин, – голос молодого жандарма был спокойным и приятным, но в нём тут же появились стальные нотки, – сюда нельзя. Несчастный случай.
«Они уже определили это как несчастный случай. Быстро, однако. Даже слишком быстро»
Следователь машинально достал из кармана удостоверение и ткнул жандарму под нос.
Жандарм хмыкнул; на его лице появилось растерянное выражение. С одной стороны, жандармерия и ДДД редко пересекались; их юрисдикции лежали в совершенно разных плоскостях. Однако же, если в городе не было редута Инквизиции (а его здесь нет), то старший следователь Департамента автоматически становился представителем Их Величеств во всём, что, так или иначе, связано с потусторонними виляниями. Иными словами, сейчас Фигаро, с одной стороны, был, как бы выше жандармов по рангу, а, с другой, лез совершенно не в своё дело.
Молодой жандарм секунду помедлил... и сделал шаг в сторону, пропуская следователя.
Не приближаясь к телу (то, что Наташа Филч мертва было понятно и без коронера) Фигаро приложил «очки» из больших и указательных пальцев рук к глазам.
Алый. Алый, бордовый, много алого, чёрного и бордового. Пассажиры «керосинки» были в глубоком шоке, и излучения их «вита» застилали всё вокруг подобно дыму. Чуть ярче сверкали ауры жандармов (те тоже были, мягко говоря, не в своей тарелке), черным трауром переливался свет вокруг Клариссы Дейл (как ни странно, её скорбь была совершенно неподдельной), и...
Тонкие разноцветные «веретёна» похожие на дымок затухающего костра поднимались над телом Наташи Филч. Аура девушки уже практически рассосалась, и было видно, что призрака от неё не останется. Быстрая, неожиданная и странно-спокойная смерть, точно девушка, наконец, расправив плечи, и свободно вздохнув, расправила невидимые крылья, и рванула прочь от земных сфер, оставляя за собой лишь печаль. Красный росчерк-линия чуть ниже подбородка: результат крайне неудачного стечения обстоятельств. «Керосинка» двигалась медленно, водитель успел затормозить, но, очевидно, девушка споткнулась, и в самый
– Колесо, – пробормотал Фигаро, – просто колесо сломало ей шею.
– Да, – за его спиной раздался спокойный мужской голос, – всё верно. И куча свидетелей.
Фигаро обернулся.
Главный жандарм стоял у него за спиной; на лице седого великана застыло странное выражение то ли раздражения, то ли любопытства, то ли того и другого вместе взятых.
Следователь молча протянул руку. Жандарм, помедлив, так же молча пожал её. Рукопожатие у него вышло крепким, но, в то же время, очень деликатным.
– Абрахам Ашер, начальник жандармерии Серебряной Пагоды.
– Александр Фигаро, старший следователь Департамента Других Дел. Простите, что вторгаюсь, но... Менее двух часов назад эта девушка принесла мне ужин, и я...
– Понимаю. – Ашер, поморщившись, кивнул. – Шофер мотофургона у нас в «будке»; офицер Лайсон отпаивает его коньяком. Похоже, действительно, просто несчастный случай: девушка выскочила на дорогу из-за фонаря – видите, какие здесь кусты? И в этом месте нельзя переходить дорогу. Вон, даже знак повесили. Шофер ударил по тормозам, но... – жандарм развёл руками. – А вы, кстати, что скажете? Я вижу, вы колдовали, или что-то в этом духе.
– К сожалению, ничего сверх того, что сказали вы, господин Ашер. – Следователь поджал губы. – Признаков насильственной смерти нет. Хотя, конечно, я бы послушал, что скажет коронер.
– Он сейчас на приёме у госпожи Флай. – Ашер скривился и безнадёжно махнул рукой. – Уже, небось, нахлебался пунша и перешёл на водку с лимонным соком. В другой ситуации я, разумеется, притащил бы его сюда хоть полуживого, и взглядом не моргнул. Но тут, похоже, всё предельно ясно. Сейчас успокоим шофера, постелим ему в участке, а наутро возьмём показания, да только вряд ли они буду чем-то отличаться от показаний пассажиров... Дьявол, а какой хороший был вечер! – Жандарм скрипнул зубами и тихонько выругался. – А вот и газетчики. Легки на ногу, с-с-сукины дети...
– Прогоните?
– Не могу. Закон о свободе прессы, чтоб его... Ладно, господин Фигаро, бывайте. Выпейте коньяку и попробуйте успокоиться. Ну а если не получится, так я в участке до поздней ночи. Приходите, хлопнем по двести, в картишки перекинемся. У нас тут ДДД нечасто бывает.
– Спасибо. – Фигаро глубоко вдохнул свежий вечерний воздух, и помассировал виски. – И извините за вторжение. Это...
– Инстинкты следователя, понимаю. – Жандарм усмехнулся, но веселья в его голосе не было. – Ничего страшного. Спокойной ночи.
И он ушёл к жандармской «будке»: обитому железом фургону, что тихо постукивал в сторонке разбитым мотором («клапана вразнос, – подумал Фигаро, – недолго эта машинка пробегает...»). Хлопнула дверь, скрипнули рессоры. Где-то заливисто защебетала в ветвях птица.
Захлопали вспышки фотоаппаратов; это репортёры, наконец-таки, нашли лучшие ракурсы, и теперь изо всех сил давили на гашетки спусковых механизмов, с жужжанием перематывая плёнку в барабанах новеньких «Пентаграммов». Фигаро отвернулся. Он не то чтобы не любил газетчиков, но если бы перед ним встал выбор – пристрелить либо журналиста, либо адвоката, то следователь бы серьёзно задумался.