Агент ливийского полковника

Нестеров Михаил Петрович

Агент провел стремительную тройку: руками в грудь и ногой в голову. Рахманов показал ему, что умеет блокировать даже такие быстрые удары, и перешел в контратаку. В его голове уже сидел план, который можно было применить против Паттерсона: стиль госоку рю не приемлет прямолинейных движений, его громадный плюс – уход в сторону, движение по кругу. И Андрей, ответив такой же быстрой двойкой, для решающего удара ногой подшагнул в сторону. Он угадал: Паттерсон сместился в противоположную сторону и напоролся на хлесткий маваши на противоходе. В его голове помутилось, и он пропустил

еще один удар, и тоже в голову. Упав на колени, он уже не в силах был сопротивляться и позволил Рахманову зашагнуть себе за спину. Захватив Натана за подбородок и затылок, Андрей встречным движением рук сломал агенту шею.

Вот и все. С Паттерсоном покончено. Рахманов направился к выходу.

В комнате слежения он быстро нашел стационарный блокиратор сотовой связи. Отключив его, выбрал из списка номер телефона Фаруха и отдал ему короткое распоряжение. Снова включил блокиратор. Дальше ему предстояло найти систему открывания дверей в следственном изоляторе. Ряд пакетников находился за металлической дверцей, на которой было написано «Gaol-bird» – птичья клетка. Андрей поднял их все, надеясь, что электрические замки камер в изоляторе открылись.

* * *

Фарух Башир принял звонок от Рахманова и коротко ответил: «Сделаю».

Убрав трубку в чехол на поясном ремне, он передал Джемалю содержание короткого разговора:

– Рахман сказал, что ты ему больше не нужен, а мне можно уходить.

– Так в чем же дело? – Ахмед наглядно продемонстрировал свои связанные пластиковым хомутом руки. – Или у тебя собственные виды на меня?

– Нет. – Фарух покачал головой. Взведя курок пистолета, он выстрелил Ахмеду Джемалю в сердце.

* * *

Рахман не без труда поднял мину весом сорок килограммов. По пути к «нижней цитадели» он забрал со стеллажа пару взрывателей. Карточка агента «Сикрет сервис» стала ему пропуском в следственный изолятор. И первым, кого он увидел, был ее директор.

Андрей пресек его попытку заговорить:

– Вам нужно было раньше налаживать диалог. Не со мной. Я лишь исполнительный механизм. От меняя более ничего не зависит. Молитесь, мистер Смит... И – вот еще что. Полковник Каддафи велел вам передать, что его невозможно уничтожить...

Второй он увидел Руби. Но прежде услышал свое имя:

– Андрей!

Рахманову Трой Смит отчего-то напомнил Саддама Хусейна: обросшего, покорного своей судьбе жалкого человека. Трой не противился, когда Рахманов за руку тянул его за собой, а потом втолкнул в одну из камер.

– По крайней мере вы и мой хозяин сейчас в равных условиях. Полковника тоже окружают каменные стены, сотрясаемые взрывами бомб. Как любите говорить вы, англичане и американцы, – ничего личного, это только работа.

Рахманов отдал должное Трою Смиту – тот не проронил ни слова. И не перешагнул порога своей камеры с распахнутой настежь дверью. Он молча наблюдал за тем, как в двадцати шагах от него агент военной разведки укрепляет на металлической двери мину, и на миг ему показалось, что это сотрудник «Сикрет сервис» Ахмед Джемаль...

С обеих сторон мины находились

несколько стандартных (подковообразных) магнитов, и каждый магнит закреплен к корпусу с помощью резинового сочленения, что позволяло ей более надежно притягиваться к металлической поверхности. Рахманов укрепил мину на двери и ввернул в резьбовое гнездо взрыватель замедленного действия. Встретившись внутри гнезда с острым штоком, ампула с кислотой «накололась» на него и лопнула, начав разрушать деталь, удерживающую ударник во взведенном положении. Теперь уже никто не мог повернуть этот процесс вспять.

– У нас десять минут, – сказал Рахманов, выводя Руби из «цитадели» и закрывая дверь, открыть которую изнутри было невозможно.

Руби хотела было спросить, не жалко ли Андрею директора, – но предвидела ответ: «Твою подругу он не пожалел».

Они вышли из музея и сели в машину. На выезде Нил Стоун, умолчав о подозрительных звуках в музее, поинтересовался у Рахманова, все же надеясь получить ответ и на замаскированный вопрос:

– Что за чертовщина у вас творится со светом?

– Перебои с электричеством.

Нила этот ответ не удовлетворил. Он смотрел вслед «Ягуару», на заднем сиденье которого расположилась женщина. Этот арабского вида парень мог придумать что-нибудь оригинальное.

Арабского вида...

Когда он въезжал на территорию музея – недовольно морщил лоб и в буквальном смысле слова прикрывался изумрудного цвета удостоверением. Минуту назад его лицо было открыто. И тут Нил Стоун вспомнил, где видел этого араба.

– Господи, Джекоб. – Он уставился на напарника, застывшего у желтой черты. – Да это же был сам ар-Рахман, ливийский террорист.

– Да брось ты...

– Не веришь?

И тут земля под ногами полицейских заходила ходуном, стекла в музее осыпались.

– Да, похоже, ты прав, – разлепил губы Джекоб.

* * *

Они отъехали всего на несколько кварталов на север столицы, в район Блумсбери, считающийся центром искусств, науки и литературы. Андрей остановил машину и, посмотрев на Руби, устремил взгляд вперед. Женщина поняла: настала пора прощаться. Она взяла его руку и по-мужски крепко пожала, выражая таким образом благодарность.

– Мы больше не увидимся?

– Если только случайно и если только ты узнаешь меня в толпе.

Руби не рискнула спросить: «А ты не можешь взять меня с собой?» За этим вопросом следовали другие: «Куда?»

«И что делать там, в любой другой стране?»

Уехать навсегда для нее означало предать свою родину, уехать надолго – обречь себя на тоску. Потому что ее внутреннее состояние походило на депрессию. Она была истощена физически и опустошена духовно. Ей требовался долгий отдых, одиночество – только оно, на ее взгляд, могло излечить ее раны. Не она сама настраивалась на такой слезливый, заслуживающий обязательного сочувствия лад – события последних дней вынесли ее на этот чувственный, слегка торжественный гребень. Пройдет время, и она будет вспоминать о своей слабости с долей сожаления. Но это же как лимонная кислинка к хорошему чаю: никогда не помешает.