Агитбригада
Шрифт:
Я легко соскочил с сеновала и потянулся. От села тянуло пахнущим грибами и мокрой травой туманом, и парным молоком, а где-то далеко мычала корова. Сейчас лагерь ещё крепко спал: артисты полночи возмущались и гневно обсуждали недружелюбных селян, чуждую идеологию и мировую буржуазию. Жоржик и Гришка охраняли периметр стоянки агитбригады. Остальные раздобыли где-то бутыль самогона, и негодовали ещё больше. Когда самогон закончился, уже хотели идти на село разоблачать антисоветскую сущность религии. Даже дамы приняли посильное участие.
Меня, соответственно никто никуда не пригласил. Да я и не стремился – устал за день. Тем более первый день в этом мире прошел.
Я несколько раз отжался и подпрыгнул – молодое тело легко отозвалось на движения. Это было так непередаваемо-здорово – в момент сбросить двадцать восемь лет и внезапно стать мальчишкой!
Радостно хохотнув, я подпрыгнул и побежал к речушке. Вода была тёплая, как парное молоко, я бросился в воду и проплыл туда-сюда, несколько раз.
Жизнь прекрасна, когда ты молод!
А когда ты внезапно молод – прекрасна вдвойне!
***
В следующее село мы въехали практически под вечер: пока все проснулись, пока собрались, пока доехали. Мы долго тряслись по вязкой рыжеватой дороге длинным обозом из фургонов и телег, дважды останавливались. Один раз, потому что Люся и Нюра захотели обязательно нарвать полевых цветов, а второй раз, так как от одной из телег отвалилось колесо, да так неудачно, что она аж перевернулась. Пока разгрузили и достали её из рытвины, пока поругались, пока приладили, пока обратно всё загрузили…
И опять всё дальше, дальше, вдоль леса, через убранные поля, аж до крайнего села у горизонта.
Ещё один поворот, уф, вроде последний.
И вот, наконец, пахнуло сдобой, навозом и борщом – мы въезжаем в село. Оно небольшое, здесь всего-то две большие улицы и пара переулочков, но село видно, что богатое, справное – даже есть свой клуб с читальней, небольшая школа, а вдалеке золотится купол с крестом, на который комсомольцы уже заранее неодобрительно поглядывают. Мне непонятна такая их реакция, но, видимо, на то у них есть причины. Ну что ж, дальше посмотрим…
Агитбригадовцы приготовились загодя и, въезжая в село, разыграли перед изумлёнными крестьянами целое представление. Я впервые наблюдал, как врывается в сонную провинцию бьющая через край энергия зрелищ и фарса.
Это не просто рядовое происшествие – это целое событие, которое надолго останется в истории тихого и мирного села, никогда ничего не видевшего. И потом какие-нибудь кумушки, сидя вечерком на завалинке в ожидании коров, вспомнят:
– А когда это было?
– Да сразу после того, как агитбригада приезжала!
Зрелища. Это один из самых мощных факторов влияния на человеческие эмоции.
Въезжаем.
Все бросили работу и встречают агитбригаду. На веренице раскрашенных фургонов и возов сидят весёлые, брызжущие
И тут Гришка начинает петь разухабистые частушки. Он подыгрывает себе на баяне.
Частушки очень простые, даже примитивные, но народ буквально падает со смеху.
А в это время Люся соскакивает с фургона и ловко делает арабское сальто. Виктор играет на трещотке, а Нюра, буквально взлетев на крышу фургона, танцует что-то восточное.
Нужно ли говорить, что любопытство селян уже взвинчено до предела. И когда Макар Гудков зычным голосом прокричал, что завтра вечером будет представление, народ взрывается радостными криками.
Наши девушки бросают в толпу листовки и машут руками. Скрипка Зёзика играет что-то стремительное, и мы, наконец, заезжаем в один из крайних дворов.
Уф! Наконец, приехали.
***
– Так, товарищи! Нам здесь квартироваться аж десять дней, – сразу же объявил Макар Гудков. – Это будет наша основная база, а по окрестным хуторам будем выезжать радиально, по кругу. Здесь не далеко, пять-семь вёрст.
– Хорошо! – послышались усталые голоса.
– Теперь насчёт проживания. Начинаются заморозки, в фургонах спать холодно. Пейзане нам дают аж три домика. Так что ночевать будем в шикарном виде, – довольно усмехнулся Гудков. – Давайте обустраиваться. Товарищам женщинам предлагаю поселиться вон туда. Там мне сказали, как раз три койкоместа есть. И печка хорошая.
Он показал на небольшую избёнку у палисадничка со пожухлыми от жары листьями сирени.
– А мы с вами, товарищи, разместимся вон там.
Второй домик представлял собой длинное приземистое строение, с деревянными стенами, и с давней побелкой.
– Только это… – замялся Гудков, – там четыре койки и полати.
– На полатях я могу спать, – миролюбиво зевнул Бобрович и потянулся так, что аж хрустнуло, – если они не сильно короткие.
– Так-то оно так, – почесал затылок Гудков, – я не о том, кто где спать будет. Как-то разместимся. Вопрос в том, что нету шестой кровати. Вон ему.
Он ткнул указательным пальцем на меня.
– Ты, браток, не обижайся, но ты у нас человек новый, да и не при делах покамест, так что и бытовой комфорт тебе положен по остаточному принципу – радушно пояснил Гудков.
Зубатов злорадно ухмыльнулся.
– Так это… можно же тюфячок на пол ему бросить и нормально будет, – почесал белобрысую голову Гришка Караулов. – особенно если в избе натопим. Ну а чо, мы вон мальцами в деревне все покатом на полу спали. Мать сена бросит, сверху рядном застелет – так и спим. И ничего.