Агнцы Божьи

Чиненков Александр Владимирович

– Нет, я на тебя не злюсь, Агафья, – ответил старец. – Ты же знаешь, что мы, голуби белые, никогда ни на кого обиды не держим и ни с кем в ругачку не встреваем. Мы живём так, как живём, и никому жить не мешаем.

– О чём это ты? – заподозрив подвох в его словах, насторожилась и сузила глаза Агафья. – Не верю я, что ты зла на меня не затаил, Прокопка. Я же тебя извести пыталась. Вспомни, ты чудом уцелел.

– Пыталась извести, помню, да не получилось, – добродушно улыбнулся Прокопий Силыч. – Ты же знаешь,

что в травах я получше тебя кумекаю. Как только я худо себя почувствовал после совместного чаепития, так смекнул, что к чему, и быстро отраву твою из себя выгнал.

– Ведаю я о том, – вздохнула Агафья. – Знания трав и изготовление лекарства из них я ведь от тебя переняла. Да и на каторге про травы целебные ещё больше узнала. Там тоже срок отбывала травница из племени цыганского.

– Вот, видишь, не зря, стало быть, ты там время провела, – с едва уловимой издёвкой высказался Прокопий Силыч. – Когда я тебя подобрал, кем ты была? Воровкой и мошенницей. С дружком своим людей богатых грабила. Дружка-то твоего, Сеньку Беспалого, застрелили при аресте, а ты… Ты проворной оказалась и улизнула. Покуда тебя по всей Самаре полиция разыскивала, я тебя у себя прятал… Ну что, вспомнила?

Агафья усмехнулась.

– А я и не забывала этого никогда, – сказала она. – Очень хорошо помню, как тебя дурачила. Ты же всегда блаженным был и казался таковым, Прокопка. Дурень ещё тот, на всю Самару славный. То деньги раздаривал кому ни попадя, то просто их с забулдыгами пропивал. А денежки тебя любили, не отнять. Так и липли, будто ты был мёдом помазанный.

– Да-а-а, мне всегда на деньги везло, – вздохнул Прокопий Силыч мечтательно. – Ты хорошо просекла это дело и мухой прилепилась ко мне.

– Жалко мне стало денег твоих, – хмыкнула Агафья. – И больно смотреть было, как ты ими направо и налево бездумно швырялся. Да и жизнь другую решила начать. Зачем кого-то грабить и обкрадывать, когда денежный сундук оказался рядом?

– И ты своего добилась, – кивая головой, сказал Прокопий Силыч. – Сначала под венец меня уволокла, фамилию свою на мою сменила. – Он задумался и поскрёб затылок. – Вот только в толк и сейчас не возьму, почему ты меня на корабль христоверов ступить уболтала? Чего тебя подтолкнуло на этот шаг?

– Окстись, Прокопий, ты не раз уже задавал мне этот вопрос в прошлом, – поморщилась неприязненно Агафья.

– Было дело, задавал, – согласился с ней Прокопий Силыч. – Но ты мне ни разу толком на него так и не ответила.

– А тебе это надо? – покачала головой Агафья. – Вот свела тебя к хлыстам, а тебе и понравилось. Скажи, что не так всё было?

– Да, мне там понравилось, на корабле христоверов, – согласился с ней Прокопий Силыч. – Радения по сердцу пришлись, а вот грех свальный… Я всегда осуждал сею прихоть непотребную. Никак не вязался этот греховный блуд с другими обрядами.

– Вот ты

и отменил грех свальный, когда стал кормчим после кончины старца, – вздохнула Агафья. – Многие ушли тогда, и сразу оскуднел осиротевший наш корабль.

– Ушли те, кто к необузданному разврату, а не к праведности склонен был, – тут же возразил Прокопий Силыч. – Остались те голуби, кто душою чист был и кто святость ставил выше бесовских наваждений.

Агафья снова вытерла платочком рот и натянуто улыбнулась.

– Я на каторге срок свой отбыла, вернулась, а на твоём корабле голубей совсем маленько прибавилось. Значит, кормчим ты был никудышным, признай, Прокопий?

– Потому вы с Андроном меня легко и подвинули, – вздохнул грустно Прокопий Силыч. – Вы опять свальный грех возвернули в радения, вот и потянулись к вам те, кто на разврат падок.

– А чего ты себя оскопил, Прокопий? – хмыкнула Агафья. – Нас этим поступком бесшабашным упрекнуть мыслил? Да, мы удивились, узнав об этом, но… Поговорили-поговорили, да и забыли, ты сам свою судьбу выбрал.

Слушая её, Прокопий Силыч сидел с задумчивым видом. Когда Агафья, высказавшись, замолчала, он ещё несколько минут провёл в задумчивости, а потом заговорил:

– Да, я осознанно сам себя оскопил, и не вам в угоду. Просто я решил другим стать и стал им. На вашем корабле разврат процветает, а у нас… Лишив себя возможности совладать с телесными искушениями, мы и прибегаем к оскоплению грешной плоти.

– Ох, где-то я уже это слышала, – хмыкнула Агафья. – Кажись, Кондрашка ваш Селиванов эдакую тягомотину удумал. Он же ещё сыном Божьим и искупителем, призванным спасти род человеческий от лепости (похоти), и сокрушителем душепагубного змия себя объявил.

Выслушав её, Прокопий Силыч нахмурил брови, покачал головой и, чуть подавшись вперёд, спросил:

– Говори, с чем пожаловала, Агафья? Не устои же наши обсуждать. Мы сами по себе, вы сами. Так и будем сосуществовать дальше без взаимной ругани и хулы.

Прежде чем ответить, Агафья жеманно повела плечами, вздохнула и…

– Зелье я у тебя просить пришла, – сказала она. – То самое, каковым ты голубей своих перед кастрацией от реальности отключаешь. Не откажи, Прокопий, очень надо его мне.

Прокопий Силыч округлил глаза.

– О каком таком зелье ты речь ведёшь, Агафья? – прикинулся, что не понимает, он.

– О том, каковым ты своих новиков потчуешь перед оскоплением, – ответила Агафья. – Сама бы изготовила, но рецепта не знаю.

Прокопий Силыч прекрасно понял, о каком зелье ведёт речь его гостья.

– Ты знаешь все рецепты, которые знаю я, – сказал он, лукаво улыбаясь. – Я же слышал, что ты лечением занимаешься голубей своих.

– Да, лечу иногда, – поморщилась Агафья. – Но только рецепта, который мне нужен и который знаешь ты, я не знаю.