Агнцы Божьи

Чиненков Александр Владимирович

Все адепты в горнице последовали его примеру. Евдокия впала в ступор. Её мозг решительно отказывался понимать и оценивать, что происходит вокруг.

Горница заполнилась криками, воплями и истеричным плачем. Хлысты, вставая на колени, преклонялись перед ней. Все слёзно просили, чтобы отверзла она уста, наполнилась духом и прорекла бы общую судьбу кораблю.

Евдокия слышала их просьбы и восклицания, но… Но она пребывала в такой растерянности, что не знала, что отвечать им.

– Скажи нам, блаженная… Вещай слова пророчества! – взмолился

Андрон, крестясь обеими руками. – Пролей из чистых уст своих сказанья несказанные!

– Плохо мне, пить дайте, – прошептала с несчастным видом Евдокия. – Дышать мне нечем, дайте пить!

Кто-то подал ей бокал, и она с жадностью выпила до дна похожий на чай напиток.

– У-ух, – прошептала девушка и попыталась выйти из комнаты. Но стоявшие вокруг хлысты не позволили ей сделать и шага.

– Вещай слова пророчества, богородица! – просили они. – Пролей из чистых уст своих сказания несказанные!

И вдруг глаза Евдокии засияли диким, исступлённым блеском. Она закричала нечеловеческим голосом, затряслась всем телом и, исступлённо озираясь по сторонам, всхлипывая от душивших её рыданий, повалилась на пол.

Хлысты замерли, вскочили с колен на ноги, и…

– Накатил! Накатил! Станет в слове ходить! Пойдёт, – пошёл восторженный голос по горнице.

Хлысты запрыгали на месте, выкрикивая:

– Ой, эва, ой, эва! Накатил, накатил! Ай, дух! Ай, дух! Эка радость, эка милость, эка благодать, стала духом обладать!

Евдокия корчилась, лёжа на полу, в страшных судорогах. Из груди вырывались болезненные, жалобные стоны. Но никого из хлыстов не встревожил её неожиданный припадок. Все были рады ему. С набожным восторгом они выкрикивали:

– Накатило! Духом завладела! В молчании он открывается!

– Экая сила в ней вдруг проявилась!

– Великая благодать!

– Велик в ней дух!

Лишившуюся сознания Евдокию унесли за печь, а в горнице начались радения.

В то время, пока сектанты распевали голоссалии, Андрон и Агафья склонились над кроватью, на которой тяжело дышала и металась в бреду Евдокия.

– Ты что с ней сотворила, змея? – процедил сквозь зубы старец, покосившись на богородицу. – Ты что, отравила её, стерва?

– Как ты велел, так я и сделала, – огрызнулась Агафья. – Дала ей напитка испить, разума лишающего. Ничего, маленько её поломает, покорёжит – и в себя придёт.

– А если не придёт? – засомневался Андрон. – Эка как её корёжит, глядеть страшно.

– Ничего, скоро пройдёт, – хмыкнула Агафья. – Зато все поверили, что она в дух вошла и благодать накатила на эту овечку безмозглую.

– Головой за неё ответишь, вот что я тебе скажу, – пригрозил Андрон, не доверяя отговоркам женщины. – Живая она мне нужна и здоровая.

– А для какого ляду она тебе эдакая понадобилась? – скользнув взглядом по Евдокии, буркнула богородица. – То умертвить стремился, даже живою в землю закопал, а что сейчас с тобой сталось? Или запал на неё, Андроша?

– Запал, не запал, сам понять не могу, – огрызнулся Андрон. –

Раз так случилось, что живая осталась Евдоха, знать, пусть и дальше здравствует. Но теперь она всегда при мне состоять будет, ясно? Из России уходить будем, с собой её возьмём.

Продолжению разговора помешала купчиха Куёлда, которая вошла за печь и потребовала объяснений от богородицы и старца.

– Что с ней, скажите мне? – выкрикнула Василиса Павловна, прорываясь к кровати.

– Радость с ней случилась, благодать небесная на неё сошла, – переглянувшись с Агафьей, ответил Андрон. – С ней и раньше эдакое происходило. Но ты не пужайся, Василиса Павловна, голубушка… Через недельку с неё всё схлынет, а может быть, и нет.

Он развёл руками и пожал плечами, давая понять, что не он сейчас руководит разумом Евдокии, а небеса.

– Чего вы такое говорите? – округлила глаза купчиха. – А кто за неё в доме работать будет? Она же моя горничная, и я не могу без неё обходиться.

– Не могёшь, а видать, придётся, матушка, – вздохнула Агафья. – Сама видала, как Евдоху перекорёжило, а благодать небесная ежели на кого снизошла, так быстро не выходит. Святой дух, с небес сошедший, долго пребывает в теле бренном избранного им.

Куёлда недоумённо посмотрела сначала на богородицу, затем на старца.

– Не пойму, – сказала она, – вы что, так меня дурачите или что-то другое втихаря плетёте?

– Да нет, ничего мы не плетём и тебя не дурачим, голубушка Василиса Павловна, – сказал елейно Андрон. – Ты же сама нынче всё наблюдала, тогда чего же на нас грешишь? Вот очухается Евдоха через недельку, ты и заберёшь её обратно. Тогда и недоразумения наши сами собой разойдутся.

– Ждать не хотишь, барыня, так хоть сейчас забирай, – вставила своё слово Агафья. – Только намучаешься ты с ней за неделю, нагрешишься и не раз нас вспомнишь. Святой дух он ведь никакому лечению не поддаётся, как сам сойдёт обратно в небеса, так и Евдоха в мозги свои возвернётся.

– О-о-ох, – вздохнула опечаленно купчиха, поверив в увещевания старца и богородицы, – а я ведь её с собой привезла, чтобы послушать, как она голоссалии поёт.

– Вот и айда, послушаем, – приобняв Куёлду за плечи, повёл её в горницу Андрон. – А там у нас новенький голубок на корабль залетел. Высокий, здоровый, красив лицом… Я его рядом с тобой поставлю, когда голоссалии закончатся и радения начнутся. А там держись за него, не упускай, в свальном соитии ему равных не будет…

* * *

– Ну, что скажешь, сынок? – поинтересовался Лопырёв-старший, глядя на сына.

– А что ты хочешь услышать, отец? – недоумевающе спросил Влас.

– Я о купце Сафронове, – вздохнул Лопырёв-старший. – Ну, зачем ты с ним так, сынок?

– «Так» это как? – сузил глаза Влас. – Он идёт поперёк моим намерениям, вот пусть и страдает от своей неуступчивости.

– Но нельзя же так, сынок, нельзя, – покачал головой Гавриил Семёнович. – Мы же с ним, с Иваном Ильичём…