Агнцы Божьи
Шрифт:
– Хорошо, а если бы Распутин вызволять меня отказался? – угрюмо буркнул Андрон. – Чего бы тогда со мной сталось, вы не скажете? Отправил бы меня в острог попик твой Васенька, так, что ли?
– Нет, не отправил бы… Не стал бы маму огорчать, – улыбнулся дьяк. – Ты бы раскаялся, и дело закрыли… На то весь расчёт был. Но ты почему-то заартачился и меня в тупик завёл. Вспомни, я тебе несколько раз на суде покаяться предлагал, а ты… Но если бы не вмешался Распутин, то я бы тебе план наш открыл, ты бы раскаялся и из острога вышел.
Девушка-прислужница
– Гм-м-м…, но почему только сейчас вы мне заговор свой открываете? – спросил Андрон после раздумья. – Почему зимой там, в скиту, когда вы меня на схрон с золотом указать под оружием принудили, вы мне не рассказали всего, что сейчас поведали?
– Надобности в том не было, – буркнула Агафья. – Я и сейчас бы ничего не рассказала тебе, если бы Вася не раскрыл свой роток несвоевременно.
Дьяк весь ссутулился под её осуждающим взглядом и увёл глаза в сторону.
– А чего скрывать очевидное, мама, – сказал он, вздыхая. – Пусть знает, что нечего нос задирать. Мы теперь втроём золотом повязаны и друг без друга никуда. Сидите покуда здесь, в Зубчаниновке, и забавляйтесь ересью хлыстовской, пока время не подошло. А потом, когда в смуте нынешней просвет появится, тогда мы и уйдём.
– Не вижу смысла ждать чего-то и выжидать, – с пасмурным лицом посмотрел исподлобья на сообщников Андрон. – Сейчас самое время из страны драпать, покуда смута кругом.
– Это ты так считаешь, а я нет, – тут же возразил дьяк. – Ты в городе давно был? Сейчас там на улицу носа не высунешь. Кругом уголовные банды, отряды народной милиции и красной гвардии, которые трудно отличить от уголовных банд. Они и грабежи все устраивают одинаково, будто уговор промеж них.
– А для какого ляду нам в город соваться? – покосился на него Андрон. – Злато в скиту, в лесу… Заберём его и уйдём по-тихому.
– Ха, а ты мыслишь, что за городом безопаснее? – обнажил в улыбке крупные ровные зубы дьяк. – Везде по дорогам чёрте кто бродяжничает и разбойничает. На железной дороге, в поездах, тоже грабежи несусветные. Дезертиры, бродяги, бандиты… От одних ускользнёшь, так на других нарвёшься. А саквояжи с золотом, ух, какие тяжёлые и всегда обратят на себя внимание.
Выслушав его, Андрон обхватил голову руками.
– Всё, хорош лясы точить, – буркнул он, закрывая глаза. – Башка трещит от всего навалившегося. Давайте пьём чай и из-за стола выметаемся. Мне прилечь охота и вздремнуть. Мыслю, и вам порядком надоела болтовня непотребная…
Прислужница внесла в горницу самовар, поставила его на стол, и чаепитие продолжилось.
Возвращаясь поздно вечером с работы, Евдокия Крапивина вдруг увидела тень, которая промелькнула перед ней в темноте и исчезла в кустах сбоку. Девушка хотела бежать, но чьи-то сильные руки удержали её на месте. Она изо всех сил рванулась
– Евдоха, душа моя, так это же я, Георгий! – воскликнул обнимавший её мужчина. – Поздно уже, и я решил встретить тебя на улице и домой проводить.
– Сначала испугать захотел, а потом проводить? – прошептала испуганно Евдокия и указала рукой на кусты. – Там… Там кто-то прячется.
– Ну, кто может прятаться в кустах в такое-то время? – улыбнулся Георгий, прижимая её к себе. – Разве что собака бездомная.
Евдокия стала приходить в себя. В объятиях любимого ей уже не было страшно. Напугавшая её собака, поняв, что ей ничего не угрожает, выбралась из кустов и, виляя хвостом, подошла к Георгию и стала тереться мордой об его ногу. Евдокия улыбнулась.
– Это всего лишь милая добрая собачка, – сказала она. – А я о ней как об оборотне подумала.
– Ну, вот видишь, и прояснилось всё, – сказал Георгий, целуя её. – Хотя… Сейчас очень неспокойно на городских улицах и тебе… Тебе надо сменить работу, чтобы возвращаться домой засветло.
– Как же я сменю работу? – вздохнула Евдокия, прижимаясь к нему. – Где же её взять сейчас? В стране революция, никто не работает. Только вот на спиртоперерабатывающем заводе. Там хотя бы нет ни стачек, ни забастовок.
– Но я же работаю, а ты дома сиди, – вздохнул Георгий, беря её под руку. – Я же помощник машиниста и хорошо зарабатываю. Когда я был иереем, меньше заработок был, чем сейчас, так что…
Они пошли в сторону дома, где снимали квартиру. На улице стало удивительно тихо. Деревья в темноте казались молчаливыми исполинами. Со стороны Волги несло прохладой и сыростью.
– Евдокия, когда же ты согласишься стать моей женой? – тихо задал ожидаемый ею вопрос Георгий. – Я от сана отказался, в мирскую жизнь ушёл, а ты…
– Ну чего ты спрашиваешь, Георгий? – вздохнула Евдокия. – Не видишь разве сам, что пошла бы хоть завтра, если бы только…
– Если бы что, Силантий позволил?
– Нет, не Силантий, ты же знаешь, – сказала Евдокия, опуская голову.
Георгий вздохнул.
– Знаешь, Евдоха, отчего я вчера не смог прийти домой? – спросил он.
– Как же мне не знать? – посмотрела на него Евдокия. – Ты же говорил, что в поездку уезжаешь?
– Забастовка у нас в мастерских и депо, – вздохнул Георгий. – Я не вникаю в суть всего, что там происходит, но вынужден, как и все, подчиняться принимаемым забастовщиками решениям.
– О господи, – прошептала Евдокия, – мир вокруг будто перевернулся весь.
– А сегодня, в обед, – продолжил Георгий, – приехали представители городской власти с вооружёнными людьми и арестовали всех членов забастовочного комитета. Все шептаться стали, будто не вернутся больше они. Всех в кандалы закуют и на каторгу отправят.
– Куда? На каторгу? За что же? – ужаснулась Евдокия.
– За то, что митинги организовывали и всех рабочих бросать работу призывали, – ответил уныло Георгий.