Агнец
Шрифт:
— Нет, — сказал Ксавье, — разговаривать мы будем не в моей комнате. Я подожду вас внизу.
Он прошел мимо Мирбеля, сбежал, перепрыгивая через ступеньки, с лестницы, почти пронесся по прихожей и увидел Мишель, стоявшую на каменном крыльце.
— А, вот и вы... Оставь нас вдвоем, — сказала она мужу. — Мы обойдем парк, и я тут же приведу его тебе назад.
— О, вам нечего торопиться.
Мирбель проводил их взглядом. Ксавье не испытывал никакого волнения в ожидании предстоящего разговора, скорее, какую-то скуку:
— Что я хотела у вас узнать? Причину вашего здесь появления. Жан мне вчера сказал... Вы подтверждаете его версию?
Ксавье спросил рассеянно:
— Какую версию? — Он издали наблюдал за маленьким Роланом, который застыл на корточках у ручья, перерезавшего луг.
— Вы якобы поддались шантажу, он сам употребил это слово, и отложили свое поступление в семинарию из-за того, что Жан соглашался вернуться сюда, только если вы поедете вместе с ним...
— Ну, если бы он на самом деле не хотел возвращаться... Быть может, наша встреча была для него лишь предлогом, чтобы вернуться, — добавил он с легкостью. — Я думаю, он просто хотел вас испугать...
— Вы, однако, приняли из-за этого весьма важное решение: ведь вас ждали в семинарии. Эта оттяжка, пусть и краткая, может иметь последствия... так мне, во всяком случае, кажется.
Ксавье остановился, сорвал стебелек мяты, растер его между пальцами и понюхал. При этом он не спускал глаз с Ролана, по-прежнему неподвижно сидевшего на корточках у ручья.
— Что это он так разглядывает? — спросил Ксавье.
— Ответьте мне, да или нет? — нетерпеливо требовала Мишель. — Разве вы не приняли важное решение?
Он улыбнулся, пожал плечами:
— Кто знает, может, я сам был счастлив, что нашел способ...
— Не поступать в семинарию?
Она сосредоточенно посмотрела на него снизу.
— Мне сейчас вдруг пришло это в голову, — добавил он, — тогда я этого не осознал.
— Вы счастливы, что разом все оборвали? — спросила она неожиданно грубо. — Конечно, в вашем возрасте... Да, теперь я понимаю, что встреча с Жаном послужила для вас благовидным предлогом... Так, что ли?
Он ее почти не слушал. Объяснение между ними состоялось. Какая разница, есть ли доля правды или нет в том, что она сказала!
— Я считаю себя доброй католичкой, — продолжала она. — Однако, признаюсь, я всегда удивлялась...
Он помотал головой, словно отгоняя муху:
— Извините меня, пожалуйста, но мне хотелось бы узнать, на что он там смотрит. Я сейчас вернусь.
Мишель растерянно остановилась посреди аллеи, следя глазами за Ксавье, который шагал по лугу. Он все еще держал в руке стебелек мяты. Кузнечики выскакивали у него из-под ног. Он с детства любил запах мокрой травы. Ролан не двинулся с места, хотя, наверно, и слышал, что кто-то идет. Он по-прежнему сидел на корточках.
— На что ты смотришь?
—
Мальчик ответил, не подымая глаз. Ксавье сел на корточки рядом с ним.
— Я наблюдаю за ними с позавчера. Они еще не лягушки. Я хотел бы увидеть, как они превращаются в лягушек.
Какая у него тоненькая шея! Как только она выдерживает тяжесть его головы? А вот коленки у него уже большие. Ксавье спросил, интересуют ли его вообще животные. Ребенок не ответил. Быть может, он считал, что это само собой разумеется, а быть может, просто по лености ума: ему неохота было вступать в разговор с незнакомцем.
— У меня есть книга про животных, я пришлю ее тебе, когда вернусь домой.
— А там есть картинки?
— Конечно, есть.
— Но сюда ее посылать не надо, меня здесь не будет.
Он сказал это равнодушным тоном. Ксавье спросил его: разве ему не нравится в Ларжюзоне? Ребенок, казалось, не понял вопроса. На тростник рядом с ним села стрекоза с голубовато-лиловыми крыльями. Он поднес к ней руку и внезапно, резким движением, схватил ее за трепещущие крылья большим и указательным пальцами, крикнул: «Поймал», — а потом стал щекотать травинкой тельце стрекозы.
— У нее щипчики в конце хвоста. Но меня ты не ущипнешь, стрекозища!
— А там, куда ты поедешь, тоже будут животные? Ты будешь жить в деревне?
Мальчик ответил, что не знает, ни на секунду не отрывая при этом взгляда от насекомого, которое дергало ножками и извивалось всем своим длинным кольчатым тельцем.
— А почему ты не останешься здесь?
Мальчик разжал пальцы: стрекоза улетела не сразу. Он сказал:
— Ее свела судорога.
Но Ксавье не отступал, он в первый раз назвал его по имени:
— Ролан, скажи, почему ты не останешься здесь?
Он пожал плечами:
— Я им осточертел.
В его интонации не было ни печали, ни обиды, ни сожаления. Он просто констатировал, что в Ларжюзоне он всем надоел.
— Но ведь мадемуазель Доминика тебя любит?
Он впервые поднял глаза на Ксавье:
— Ее здесь тоже не будет. — И добавил: — А то бы я... — но оборвал фразу на полуслове.
Ксавье пытался вытянуть из него:
— А то бы... что? — Но тщетно. Мальчик не отвечал. Он снова сел на корточки, отвернувшись от Ксавье, который продолжал его расспрашивать:
— Она добрая, мадемуазель Доминика?
— Ей надо было вернуться в школу второго октября, — сказал мальчик, — но ей дали отпуск из-за плеврита...
— У нее плеврит?
В этот момент Мишель, уставшая ждать Ксавье на аллее, подошла к ним и спросила, смеясь:
— Вы бросили меня ради этого малыша? Вы, видно, любите детей, но, предупреждаю вас, от этого мальчишки толку не будет. Я сделала все, что могла...
Понизив голос, он сказал с возмущением, что нехорошо так говорить при ребенке. Она не рассердилась.