Агнес
Шрифт:
— Я не знал, что ты разбираешься в созвездиях, — сказал я.
— Что ты вообще знаешь обо мне? — произнесла она, но в голосе ее не было горечи.
Она прислонилась ко мне, и я поцеловал ее волосы. Мы долго стояли так на крыше, не произнося ни слова, и смотрели на небо. Потом с земли донеслась сирена, и мы, несмотря на ветер, подошли к перилами и посмотрели на улицу. Мы увидели машину «скорой помощи» и почти сразу же за ней полицейскую машину, двигавшуюся в том же направлении.
— Где-то что-то случилось, — проговорила Агнес.
— Иногда я пытаюсь представить себе, что было бы, если бы я был совсем другим человеком, — сказал я, —
— Если несчастье происходит в сочельник, то обычно думают, что это особенно плохо. Как будто это имеет какое-нибудь значение.
— Мы думаем, что живем в одном и том же мире. Но ведь при этом каждый движется по своему тоннелю, не видит ничего ни слева, ни справа, движется лишь по линии собственной жизни и заваливает себе обратный путь.
— Давай пойдем вниз. Мне холодно.
Мы вернулись в квартиру совершенно закоченевшие. Я решил принять ванну. Агнес тоже вошла в ванную комнату. Она разделась и залезла в воду. Она села спиной ко мне, и я обнял ее. Потом я вымыл ей спину, а после мы поменялись местами и спину терла мне она. Мы купались долго, все время добавляя горячей воды. Потом мы вытерли друг друга, а я высушил полотенцем и расчесал волосы Агнес. В спальне Агнес выключила свет, и мы отдались любви.
— Это был подарок, — сказала Агнес, когда мы потом лежали рядом на кровати.
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня Рождество.
— Я не хочу, чтобы ты со мной спала, если у тебя нет желания.
— Но это был подарок.
— Большое спасибо, — ответил я и отвернулся. Агнес молчала.
— Ты видишься с Луизой? — спросила она через некоторое время.
— В библиотеке. Ничего не могу с этим поделать.
— А ты хотел бы что-нибудь поделать?
— Между нами ничего больше нет.
— А что было между вами?
— Ничего, я сказал ей, что ты вернулась.
— Это ты вернулся.
— Она много знает о Пульмане и его заводе, и я благодаря ей завязываю связи с интересными людьми.
— Так это здорово.
— Да.
— Ты с ней спал? — спросила Агнес.
— Это важно?
— Да.
— А ты с Гербертом?
— Нет.
— Почему ты хотела ехать к нему с ребенком?
— Потому что он существует для меня. И потому что он меня любит.
— А почему ты вернулась ко мне?
— Если ты этого не знаешь… — произнесла Агнес, — потому что я тебя люблю, только тебя. Даже если ты в это никак не веришь.
30
На следующее утро Агнес встала простуженной.
— Крыша тебе не полезна, — заметил я.
Весь день она провела в постели читая, а я сидел в гостиной и смотрел телевизор. После обеда я ненадолго вышел, чтобы купить свежего хлеба. Магазинчик внизу я уже несколько недель обходил стороной. На улице шел сильный снег, и ветер нес снежинки мне прямо в лицо. Когда я вернулся домой, то застал Агнес сидящей со скрещенными ногами в постели. Одеяло соскользнуло с нее. Она плакала.
— Ты должна накрыться, — сказал я, — что случилось?
У нее на коленях лежала раскрытая антология Нортона, и она показала на стихотворение. Это было «A Refusal to Mourn the Death, by Fire, of a Child in London» note 6 Дилана Томаса.
Deep with the first dead lies London's daughter,
Robed in the long friends,
The grains beyond age, the dark veins of her mother,
Secret by unmourning water
Of the riding Thames.
Note6
«Отказ
After the first death, there is no other. note 7
— Я не понимаю, — признался я.
— Если нет больше смерти, то нет и жизни, — ответила Агнес.
— Это всего лишь стихотворение, — сказал я, — ты не должна относиться к этому так серьезно. Это всего лишь слова.
— Во мне умер ребенок, — произнесла Агнес, — у меня в животе, он был шесть сантиметров длиной. Я не могла ему помочь. Он рос во мне и умер тоже во мне. Ты понимаешь, что это значит?
Note7
Дочь Лондона в объятьях берегов,
В печальной бездне, среди первых мертвых,
Зарыта в ил безвременья. И вены
Отцовских рук темнеют вспухшей сетью —
Вот тайна Темзы легкого аллюра.
За первой смертью не придет вторая (англ.}.
— Ты все еще думаешь об этом?
Агнес отвернулась и зарыдала в подушку. Книга упала на пол. Я поднял ее и накрыл Агнес одеялом. Она спала до вечера, а я читал. Когда проснулась, она была спокойнее. Но у нее поднялась температура, простуда развивалась. Я приготовил ей чай и сидел с ней, пока она снова не заснула. Тогда я пошел гулять к озеру.
Снег перестал. Когда я замерз, то зашел в кафе в конце парка. Официантка зажгла свет и принесла мне кофе. После этого она снова исчезла в двери за стойкой. Я смотрел через окно на озеро. Я впервые подумал о нашем ребенке, не об Агнес, ее беременности, ее утрате. Не о Маргарет. Я думал о ребенке, о неизвестном создании шести сантиметров в длину, которого я не хотел и которое я потерял. У него не было ни имени, ни лица. Я даже не знал, был это мальчик или девочка. Я никогда не спрашивал Агнес об этом. Я вышел на улицу. Стемнело, и, пока я шел по берегу озера, мои мысли обретали все большую ясность, и вдруг я понял, как должна продолжаться история Агнес. Словно я открыл дверь, за которой все было просто и до всего легко добраться. Агнес все еще спала, когда я пришел домой. Я прикрыл дверь в спальню и сел к компьютеру. Я был несколько скован, возможно, потому, что пришел с мороза, а в квартире было тепло, пожалуй, даже слишком. В моей истории я почти добрался до Рождества, но как-то так получалось, что праздники куда-то пропали. Я ощущал небывалую близость с Агнес, как никогда раньше. Мне даже казалось, что я не пишу, а просто пересказываю кинофильм, что крутится у меня в голове. Я видел Агнес стоящей на пустом перроне. Была ночь. Подошел поезд, почти пустой, и Агнес села в него. Я писал.
* * *
Дорога до Уиллоу-Спрингс занимает почти час. Когда Агнес вышла, было уже далеко за полночь, но все еще слышались разрывы фейерверка, и небо время от времени на мгновение вспыхивало бенгальскими огнями. Агнес продрогла, хотя она была в своем толстом зимнем пальто, но даже озноб казался чем-то посторонним, словно она только замечает присутствие холода, не ощущая его. Она шла по длинным улицам, мимо верениц маленьких деревянных домов, из которых еще кое-где доносились голоса и музыка…