Агония
Шрифт:
Когда он в очередной раз повернулся на каблуках и бросил взгляд на черный провал, то увидел на переломе тусклого света мужскую фигуру. Человек шагнул неуверенно, придерживаясь за стенку, остановился, сделал еще шаг.
Пьяный, решил Мелентьев. Уже видел кожанку и фуражку, уже бежал через площадь, повторяя, как заклинание: пьяный, пьяный, напоили.
Уж кто-кто, а субинспектор мог отличить пьяного от тяжелораненого. Только ненаблюдательный человек о раненом может сказать: он шел словно пьяный. Человек нетрезвый качается, может и упасть, но движения его расхлябанные, вольготные.
Мелентьев остановился перед Костей Воронцовым, взял под локоть, резко свистнул, услышал за спиной шум автомобильного мотора и оглядел Костю внимательно. Куда? Не повредить бы, хуже не сделать.
Крови не видно, лицо серое, мокрое от пота, глаза мертвые. Сознание проглянуло, Воронцов шевельнул губами.
— Кладите его на землю! — крикнул выскочивший из машины доктор, плюхнулся рядом с Костей на колени, расстегнул куртку, припал ухом к груди, начал прощупывать пульс.
Константин Воронцов был мертв, но доктор все пытался услышать, как бьется его разорвавшееся сердце.
Глава последняя
Люди
Даша лежала в огромной, пожелтевшей от времени ванне и сдувала наползавшую на лицо пену. Лева Натансон по кличке Алмаз, который некогда имел неосторожность показаться с Дашей на глаза Корнею, стоял, прислонившись к дверному косяку, и любовался чистым рисунком девичьих плеч, маленькой, гордо посаженной головой на сильной шее и думал: хитра природа, балуется с человеком, как хочет. Мать у девочки алкоголичка, отец — наверняка с соседнего огорода, сама выросла на помойке, покуривает и выпивает — а на тебе выкуси: сложена богиней, взгляд царский и умна. Образование, конечно, не ахти, и речь — порой такое запустит, переводчик требуется, — но это не короткие ноги и вислый зад, можно и поправить.
Уж как в свое время Алмаз Дашу заманивал на эту квартиру, соблазнял подарками, сулил несусветное. Девчонка смеялась — не шла. Час назад явилась. Грязная, злая, словно кошка, вырвавшаяся из уличной драки, приказала:
— Ванну, чистое белье. Корней заедет на моторе через два часа.
Пока Алмаз суетился, наполнял ванну, сыпал в нее ароматические соли и взбивал пену, Даша сидела в кресле, потягивая из хрустальной рюмочки шартрез, который уважала за зеленый цвет. Затем она без спроса открыла комод, расшвыривая французское белье, нашла себе по вкусу, отобрала строгое, но, как хозяин отлично знал, самое дорогое платье, перемерила туфли, нужные оставила, Даша прямо при Алмазе, будто и не мужик он, стянула с себя одежонку, швырнула в угол.
— Забери и выбросить, ее искать будут, — она стояла перед Натансоном обнаженная, смотрела сторонне, как на кельнера в ресторации, провела ладонями по животу и бедрам, потянулась. — Устала я, Лева, — и прошла в ванную.
До Алмаза доплыл слушок о сходке и возможных неприятностях у Корнея. Может, свершилось уже? У власти Корней, в бегах ли — на эту девчонку Леве даже глядеть не следует. Знает все отлично Лева Алмаз, а прилип к косяку, не только глаз отвести не может, мысли перебирает настолько несерьезные — самому смешно. От таких мыслей
— Рюмку дай и переоденься, — Даша смотрела насмешливо, глаза ее, голубые в зелень, сливались с пеной. — Корней нехороший явится, к чему тебе лишнее?
Алмаз похлопал толстыми ладошками по атласному халату с золотыми драконами, вздохнул тяжело и заторопился. Права девочка, очень в цвет подсказала, лишнее ему совершенно не требуется.
В новом платье, на высоких каблуках Даша смотрелась дамой. Махнув на жизнь рукой. Алмаз преподнес ей сережки и нитку жемчуга. Хозяин переоделся, был в строгой тройке, жилет застегивался лишь на две верхние пуговицы, и от этого хозяин выглядел комично и безобидно. Крутанувшись перед трюмо. Алмаз остался доволен, лучше выглядеть комиком в жизни, чем героем-любовником в гробу.
Даша пила чай, ложку держала манерно, отставив мизинец, и Натансону хотелось этот пальчик прижать, посоветовать гостье не держаться классной дамой, откинуться на спинку кресла, чашку со стола забрать, губы не вытягивать. В душе старого мошенника дремали поэты, воспитатели и какие-то личности неизвестные. Хотя Даша отлично знала, что Корней сюда никогда не явится, играла свою роль последовательно, для того и оделась тщательно. Алмаз и догадаться не должен, что Паненка против Корнея пошла, иначе либо тотчас выгонит, либо в постель потащит. Ей надо отсидеться сутки, собраться с мыслями, решение принять.
— Если Корней припозднится, не выгонишь? — Даша взглянула на часы.
— К чему слова, королева? — возмутился хозяин столь дурной шутке. — Мой скромный будуар к вашим услугам. Я тут, на диванчике, по-сиротски прикорну.
Даша кивнула, вновь покосилась на часы. Корней из города уже подался. Хан с ним рядышком. Они теперь так и будут скакать, пока один другого не кончит. Вот если бы они друг дружку порешили, вот сладость, мечтовый вариант. Только бы сюда раньше времени никто из блатных не заскочил, новости не принес...
В дверь властно позвонили. Алмаз вскочил, засеменил к дверям, Даша отставила чашку, взяла из сахарницы серебряные щипчики, бросила.
— Кто? — Алмаз спросил недовольно и заискивающе одновременно.
— От Корнея.
— Ждем, рады гостям, — Алмаз отодвинул засовы, снял цепочку, распахнул дверь.
Оттолкнув хозяина тростью, вошел Хан, оглянулся, кивнул и сказал:
— Чистенько.
Корней переступил порог, увидел Дашу и сказал:
— Я думал, болтают, мол, земля круглая и вертится, а оно так и есть.
— Ждем, давно ждем, дорогие гости, — кланяясь, бормотал Алмаз, чувствуя неладное, заискивающе заглядывал в твердые лица “дорогих гостей”.
После неожиданного финала на воровской сходке дела у Корнея складывались удачно. Он сел в машину в условленном месте, выслушал доклад шофера о действиях Хана и удачном ограблении, однако не удовлетворился этим, велел отвезти к ресторану “Прага”, что на углу Арбатской площади. Приказав ждать. Корней отправился к особняку, который два часа назад посетил Хан. На углу Староконюшенного Корней подхватил девочку, сунул ей червонец и сказал: