Агрессор
Шрифт:
Чарли не знал, чем я занимался после увольнения в запас, и не спрашивал об этом. Он знал, если я захочу, чтобы он об этом узнал, я сам ему расскажу.
— Что-то вроде того.
Он оглянулся на лошадь, одиноко стоявшую в углу загона.
— Ты знал, что я был в отряде, когда мой сын находился в пешем патруле в Дери?
Я кивнул. У нескольких наших ребят в одно и то же время сыновья служили в армии за границей.
Он самокритично улыбнулся.
— Я обманывал себя, внушая себе, что смерть каждого солдата ИРА, которого мы убивали, означала, что в мире становилось меньше на одного
Я пожал плечами. Никто никогда официально этого не признавал, но все мы знали, что тогда происходило. Исключить тех, кто противился прогрессу, и надеяться на то, что все остальные выстроятся в строй за нашими парнями, Адамсом и МакГиннесом.
— Возможно, это и сработало. Мы добились чего-то, похожего на мир.
— Неважно. Единственное, что имело значение, это то, что, пока я был весь в работе, я мог не сидеть и не волноваться о Стивене.
Он смотрел на лошадь, затерявшись на мгновение в собственном мирке.
— Я потом… после того, как он погиб… мне было все равно, как это произошло, до того момента, пока мне было чем заняться.
Я поднял банку с пивом.
— Должно быть, было жутко больно, дружище! — я запнулся. — Я и сам побывал в похожей ситуации… — Я снова замолчал, так как не знал, что сказать. В любом случае, Чарли одарил меня тем слегка вызывающим взглядом, который может быть у человека, потерявшего кого-то из близких, которому говорят: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь», а на самом деле ни черта не знают. Я пожал плечами. — Она не была моей дочерью, но мне было так больно, словно она была моим ребенком. Если бы мне было еще немного больнее, я бы не пережил.
Чарли заерзал на стуле.
— Кем она тебе приходилась? Приемной дочерью?
— Она была дочерью Кена Брауна — он служил в восьмом батальоне. Помнишь такого?
Чарли попытался вспомнить, но ему это не удалось.
— Они с Маршей сделали меня опекуном.
— Ах да, я вспомнил, я слышал об этом. Черт, а я и не знал, что это тебя назначили опекуном, — он запнулся. — Так что с ней случилось?
— Ее убили два года назад в Лондоне. — Я уставился вниз на банку. — Ей было всего пятнадцать. Я отвез ее домой, в Штаты, и там похоронил, после чего похоронил и себя, как ты.
Чарли медленно кивнул:
— Иногда ты просыпаешься и думаешь, какого хрена происходит…
— Что-то вроде того. Я всегда делал вид, что мне наплевать на это, но на самом деле, знаешь ли, я любил ее. После ее смерти я пил как ненормальный. Последнее, что я помню после этого, — я сидел за рулем комби с длинными волосами на голове и кучей этих штук на запястье, — я потряс браслетами дружбы.
Чарли улыбнулся.
— Я думаю, каждый справляется с этим так, как может. Знаешь, что Джули подарила
Он сделал еще один большой глоток пива и посмотрел мне прямо в глаза:
— Приехав сюда, я совершил огромнейшую ошибку в своей жизни, дружище. У меня слишком много свободного времени. Люди смотрят на меня и думают, что у меня здесь райский уголок, и это сводит меня с ума. Пока ты работаешь, пока ты движешься вперед, не остается времени думать. А сейчас я большую часть дня думаю о нем. Это то же самое чувство, которое у меня было в Ирландии: что я должен был быть там, должен был присматривать за ним. Я понимаю, что ничего не мог сделать, но легче от этого не становится, понимаешь?
Он кивнул, указывая на загон для лошадей, и печально улыбнулся.
— Видишь того гнедого мерина в углу? Он когда-то был резвым. В молодости он покрывал трех-четырех кобыл в день, а остаток дня проводил, пытаясь выбить ворота конюшни. Но в последнее время ему не часто приходится использовать свое мужское достоинство. Он слишком истощен. Единственная разница между ним и мной состоит в том, что я не ем целый день траву и не сру, вместо этого я подрезаю эвкалипты и наблюдаю за закатами. Знаешь, единственное, чем я мог бы ему помочь, это приставить к его башке ружье и избавить от страданий.
Чарли стиснул зубы.
Я рискнул улыбнуться.
— Или купить ему тапочки, дружище.
— Точно, или купить ему тапочки. Но некоторые люди сами делают это. Такие ребята, как Энтони. Я раньше думал, что они малодушничают, трусят, но сейчас я в этом уже не уверен. Может, они умнее нас.
Я не знал, куда он клонит, и даже не успел его спросить об этом. Джули распахнула дверь и выскочила из дома, держа двоих младших детей за руки. У нее было испуганное выражение лица, что совершенно не соответствовало ее взвешенному тону:
— Глупые новости. Идемте, дети! Пора спать.
Что-то неприятное произошло в доме, и она пыталась замять ситуацию. Она провела детей вниз по лестнице. В этот момент на пороге появилась ее мать. Хэйзл также выглядела потрясенной.
Чарли встал и сделал пару шагов ей навстречу, затем обернулся ко мне и кивком головы предложил зайти внутрь и узнать, что случилось.
Я открыл стеклянную дверь и вошел. Силки и Алан стояли перед экраном телевизора. Это не был детский фильм — на экране проносились ужасные картинки. Я слышал крики и звуки выстрелов.
Силки обернулась ко мне.
— Это где-то возле России. Штурм. Они стреляют в детей.
Картинка переместилась на солдат, пытавшихся войти в большое бетонное офисное здание. Судя по титрам, террористы взяли в заложники больше трехсот человек. Городок Казбеги находился где-то на севере Грузии, на границе с Россией. По поступавшей информации среди заложников было много женщин и детей.
Я смотрел, как небольшая группа солдат стреляла по окнам из АК, в то время как еще одна группа кувалдами пыталась выбить дверь.