Агуня
Шрифт:
— Как дела твои, мил человек? — ехидно поинтересовалась я, сотворив тесто и оставив его отдохнуть перед выпечкой.
Проходя несколько раз в кладовку и назад, краем глаза наблюдала, как князь чесал в затылке, смотрел в потолок, тянул себя за бородку и крутил усы. Но ни одно из этих стимулирующих действий не дало результата. Лист был пуст.
— Не знаю, что писать.
— Напиши для начала дела важные и срочные.
— Это какие?
— Например, сходить к волхву: поблагодарить за то, что на тебя указал, и попросить совета — в каком направлении
Акамир уставился на меня как на заморскую диковинку, а потом быстро-быстро начал писать.
— И Думу… Думу собрать надо! — уже сам себе подсказывал он, едва поспевая записывать.
Порадовавшись, что гость при деле, занялась и я своим.
Люблю печь блины. Убедившись, что всё стоит удобно и под рукой, выставила на плиту две сковороды. Одну чуть позже другой. Масло налила в мисочку, положила в неё кисточку, скрученную из мочала, чтобы сковороды смазывать. Около тарелки для готовых блинов горшочек с маслом приготовила.
— Господи, благослови! — прошептала про себя заветные слова, и процесс пошёл.
После двух выпеченных и продегустированных блинов движения стали как у автомата. Подхватываю сковороду ухватом, смазываю дно маслом, половником наливаю отмеренную порцию теста, которое, шипя и пузырясь, растекается по раскаленной поверхности. Эту сковородку ставлю на плиту и тут же подхватываю вторую. Пока умасливаю и заливаю тестом, первый блинчик с одной стороны подрумянился, и его пора переворачивать. Тут и второй подоспел. Только успевай поворачиваться! Зато горка нежных ажурных блинчиков через полчаса была подана на стол, а к ним икра черная и красная, мед, сметана и, конечно же, горшочек масла. Из которого давно уже вытащила условленную щепочку.
— Так недолго и растолстеть, — обмакивая последний блинчик, в который завернул ложку икры, в сметану, сказал Акамир.
Филипп, вылизывая икру с кусочков теста из своей мисочки, довольно мурлыкнул и от удовольствия прищурил жёлтые глазищи.
— Не сиди сиднем, а займись тренировками, вот и не растолстеешь.
— Чем? Трени…
— Уроками по воинской науке, — сердито перебила я. Опять ляпнула неуместное слово. Эх, язык мой — враг мой. — Прямо с утра и начни.
— Так не с кем биться в паре, — уныло отбрыкивался Акамир.
— Утром возьмёшь в сенях коромысло и вёдра. Воды наберёшь, на плечи положишь и приседай сколько влезет. Хорошо ноги укрепляет. И спину, — посоветовала я и стала убирать со стола. — А сейчас геть в баню!
Разбудил меня Филипп. Сидел в ногах и слегка поцарапывал ногу, мысленно приговаривая: «Проснись! Проснись!»
«Ты чего?»
«Тихо! Посмотри, кто у нас появился».
Кот сидел на краю лежанки и осторожно заглядывал за угол печки, наблюдая за кем-то невидимым мне. Пришлось и мне ползти удовлетворять любопытство. По кухонному закутку, суетливо заглядывая в каждую щель, сновал домовой. Около полуметра ростом, какой-то припылённый, взъерошенный и помятый, он явно искал поесть.
— Прости меня, нерадивую, дедушка домовой! — тихо сказала я. —
Домовой резко обернулся на мой голос, внимательно осмотрел кота, потом меня и спросил:
— По осени другая была?
— Другая, — ответила, спуская ноги с лежанки. — Сейчас мы с Филиппом. Я — Агуня, а тебя как звать, дедушка?
— Трофимом кличут.
— Ты, дедушка Трофим, помойся пока, а я на стол соберу. Ты что хочешь на завтрак?
Кот наблюдал за моими хлопотами и явно ревновал:
— Чего ты с ним так носишься?
— Не бухти! Нам с домовым ссориться не с руки. Кто за домом присмотрит, когда мы летом путешествовать полетим? Да и по хозяйству поможет, если что.
— Что за день такой, что кормить его надо?
— Первое апреля, лапушка! День домового. Они в этот день из спячки зимней выходят, и встретить надо по-доброму.
Достала из сундука полотенце чистое, положила на спинку ворчащего кота и попросила отнести в ванную нашу, где в лохани с горячей водой плескался Трофим.
— Ох, порадовала, хозяюшка! Меня никто до этого помыться не приглашал. Всё украдкой да потихоньку. А ты даже ширинку прислала с котиком, — попивая травяной чай из блюдца и прикусывая кристаллики от кусочка сахара, домовой наслаждался жизнью.
— Как иначе, дедушка? Живем в одном доме, значит, уважать друг друга должны. Только ты не обессудь, у нас гость скоро завтракать придёт. Он в бане ночует.
— Всё сладим в лучшем виде, — кивнул Трофим, запил чаем последние крупинки сахара, утерся полотенцем, которое висело у него на шее, и бросился к печи.
Даже не поняла сначала, что он делает, так быстро все замелькало в ловких руках домового. Вот из кладовой принеслись припасы, досталось сито, миски, веселки, и, как на арене у жонглёра-виртуоза, все заскакало, завертелось, закружилось в слаженном хороводе. Домовой, соскучившийся за зиму по работе, готовил еду.
— Да я же не это имела в виду! — всплеснула руками. — Что же я делать буду, если ты даже еду готовишь?
— Крестиком вышивай, — хором хихикнули домовой и кот.
Топот каблуков по ступеням прервал наше веселье. Трофим, поставив противень в печь, закрыл её заслонкой и исчез, как будто его и не было. Кот зевнул и растянулся на мягком тюфячке теплой лежанки, а я принялась готовить смесь трав для утреннего чая.
— По добру ли ночевала, хозяюшка? — Акамир не то поприветствовал меня поклоном, не то просто в дверях пригнулся, чтобы лбом притолоку не вынести.
— По добру, гость дорогой.
— Ох и урок ты мне задала, бабушка! Не думал никогда, что вёдра с водой такие тяжёлые. Глянешь, идет по улице девка с коромыслом на плече, прямая, как берёзка, шаг плавный, как лебёдушка по озерцу плывёт. Оказывается, вон какую тяжесть несёт! Полтора десятка раз присел и взмок весь, — отчитался по утренней тренировке князь. — Мы с братьями таскали друг друга на плечах, но приседать намного тяжелее. Скажу Здеславу, пусть воев поучит.