Агуня

Колч Агаша

Парень со злостью стукнул кулаком по лавке, и та жалобно скрипнула. Пора отвлечь царевича от проблем, а то он меня без мебели оставит.

— А тебя как зовут, милок?

— Василий Прекрасный, — горделиво задрал нос царевич, шаря глазами по стенам в поисках зеркала. Не найдя, опять заныл: — Есть хочу!

— Так у меня нет ничего. Гостей не ждала. Нам с котиком много не надо, запасы кончились, — скорбно повздыхала я.

«Нечего прикармливать. Быстрее уйдёт», — ответила на вопросительный взгляд фамильяра.

— Так

у меня есть из чего готовить! — царевич вскочил и кинулся к двери.

Вернулся с тощей походной торбой. Помогая себе зубами, распутал узел и вытряхнул на стол сову.

— Вот, подстрелил в лесу. Ощипай, из потрошков суп свари, а тушку запеки, — распорядился «охотник».

— Разве сов едят?

— Когда есть нечего, едят всё! — авторитетно заявил парень. — Даже кота твоего съесть можно.

Филипп мгновенно закончил притворяться спящим, прыгнул мне на спину и скомандовал:

«Давай!»

Мы повторили отрепетированную композицию «Умри, несчастный!», которую я дополнила словами:

— Это я тебя сейчас съем! Вырву сердце и скормлю Фильке!

Хорошо быть героем на безопасном расстоянии, да еще и за оградой, а вот когда скрюченные пальцы с чёрными птичьими когтями тянутся к твоему горлу, а перед глазами — оскаленная пасть с крокодильими зубами… Василий побледнел и по лавке скользнул в угол. Осознав, отчего скольжение было таким стремительным, царевич покраснел. А я, демонстративно зажав иллюзорный нос, отвернулась.

— Шёл бы ты отсюда…

— Куда? — робко спросил парень, понимая, что с мокрыми портками на морозе ему придётся туго.

— В баню! — рявкнула я и, немного смягчившись, добавила: — Хотел же с дороги попариться. Там штаны в щёлоке постираешь, да на полке разложишь. Глядишь, к утру просохнут.

Вся спесь с моего гостя стекла вместе с мочой. Он даже меньше ростом стал и потускнел как-то. Прихватив торбу, пятясь спиной вдоль стены, выскочил в дверь. Простучали каблуки красных сапог по ступенькам крыльца, заскрипел снег на дорожке, хлопнула дверь баньки.

— Слабак! — констатировал Филипп и вернулся на лежанку.

Инструкцию по пользованию баней заказывала специально. Поломав голову над тарабарщиной терминов, с трудом разобралась, как эксплуатировать приятное приложение к избушке. Размела сугробы, очистив дорожку, и пробралась внутрь заброшенной мыльни. Наводя порядок, в предбаннике наткнулась на дистанционный пульт управления. Методом научного тыка разобралась и с ним. Подумаешь, разочек устроила небольшой потоп, не поставив водозабор на автомат, и однажды чуть было не изжарилась, не поняв, как фиксировать верхний предел температуры. Зато теперь по настроению и желанию расслабляюсь в парилке, пользуя вместо контрастного душа сугробы.

Услышав от царевича «В баньке попарь», пультом включила режим нагрева воды

и каменки. Так-то она всегда тёплая, даже ночевать можно, но на пар, даже лёгкий, не тянет. Мне не тяжело, а в доме не будет вонять походным потом.

Вызвав из клети ведро и тряпку, убрала последствия нашего с Филиппом представления.

— Аккуратнее надо бы, а то ненароком до инфаркта кого доведём. Куда потом труп девать будем? — ворчала я, отправляя инвентарь назад.

— Агуня, — позвал меня кот, сидевший на столе около птицы. — Она живая.

Сова и вправду открыла глаза. Лёжа на левом боку, она оглядывалась, осторожно поворачивая голову. Правое крылышко, измазанное в крови, безжизненно лежало вдоль тела.

— Эх ты, горемыка! Как же тебя угораздило? Дай посмотрю крылышко. Не бойся, трогать не буду, просто просканирую. Закрыла глаза и провела над тельцем рукой. Ладонь щипнул легкий удар энергии, а перед глазами появилась рентгеновская картинка скелета. Обе косточки предплечья крыла были сломаны. Френки бы вмиг всё вылечила, а у меня целительской силы мало. Придется крыло фиксировать.

— Филипп, ты сможешь её мягко подержать? Надо кости немного сдвинуть, а это больно. Боюсь, что дергаться будет и навредит себе еще больше.

Но сова так энергично закрутила головой, что я задумалась: «Разумная, что ли? Прямо не изба Бабы-Яги, а цирк со зверями. Кот говорящий и сова».

— Ты понимаешь меня? — на всякий случай спросила птицу.

Кивает.

— Пусть тебя кот подержит. Больно будет. Вдруг ты дёрнешься.

Опять отрицательно крутит головушкой, вытаращив глаза.

— Ну смотри, я предупредила.

Закрыла глаза и на магическом зрении принялась врачевать. Старалась делать быстро, но навыков особых нет, и руки как крюки. Птица терпела, но, когда я закончила фиксировать кости и приматывать крыло к тельцу, ослабла окончательно. Она лежала на столе, закрыв глаза, и дышала через приоткрытый клюв.

— Бедняжка… Мало мы его напугали! — кот погладил лапкой птицу по голове и спросил: — Куда ты её пристроишь? Избушка маленькая, спрятать негде.

— Давай в туалете? Там тепло и покойно. Положу в корзинку и повешу на крючок для полотенца.

Так и сделали.

В наших запасах давно уже хранилась тушка неизвестной птички. Побольше перепелки, но меньше курицы. Когда мы её получили на заказ по пункту «тушка птицы, готовая для приготовления», то единогласно и не раздумывая хотели отправить назад. Птица явно умерла своей смертью. После тяжёлой и продолжительной болезни. Но что-то меня удержало от возврата. Так и морозился трупик на дальней полке кладовки, пока царевич совиных потрошков не захотел.

— Тьфу! Тьфу! Гадость какая! Что это? — отплёвывался Василий от гадкого привкуса после двух ложек супа из «совы».