Ах, Мишель, Мишель!..
Шрифт:
— Спасибо, Полин, за предложение, но я не сказала тебе еще кое-что.
Почему-то меня уже больше не волновали никакие ее недоговоренности.
— Я думала, что вы с Мишелем придете ко мне, и я вам всем его тогда и представлю. В смысле, Макса. Макса Валанси… То есть Селестен его, конечно, знает, ты, наверное, тоже. И твой муж. Макс преподает в коллеже астрономию. Но еще окончательно не ясно…
Я погладила ее руку.
— Хочешь, чтобы я пока не говорила Мишелю?
— Да, — ответила она.
Глава 8,
Моя любимая кровать, моя любимая спальня! За стеной тихо дышат во сне мои сытые девчушки, у меня тоже есть возможность поспать пару часиков до ночного кормления. Какой длинный был сегодня день. Но я дома! Как же я соскучилась по своей спальне…
Вообще-то, если быть точной, это теперь совсем другая комната — одна из бывших комнат для гостей, кстати, та самая, где тогда бессонной ночью лежал и курил Мишель. Но заботливые руки моих добрых фей — мадам Сифиз и матушки Анжели — с потрясающей точностью воспроизвели здесь мою спальню: точно такие же нежно-сиреневые обои, картина Матисса в золоченой раме… Она специально висит так, чтобы можно было ее рассматривать, лежа в постели. Из окна падает прямоугольник лунного света, обои и рама кажутся серебряными. Тени деревьев размытой графикой колышутся на стене: на улице сильный ветер. А дома, под одеялом, так уютно и тихо. Особенно рядом с Мишелем. Горячее, сильное тело. Может быть, только одеколон резковат. Я принюхалась. Нет, тот же, просто я, наверное, отвыкла за полгода.
Я потерлась щекой о его плечо.
— Устала? — ласково прошептал он, слегка касаясь губами моих волос.
— Так хорошо! Я дома… — Глаза слипались, по всему моему измученному организму разливался мягкий покой.
— Спи, родная. У тебя был сегодня такой длинный день.
— Знаешь, я только что подумала то же самое.
— Не разговаривай, спи. Спокойной ночи. — Он поцеловал мой лоб. — Зря ты не прилегла после обеда.
— После обеда пришел Селестен, а потом твоя матушка Анжели. Я ей так благодарна!
— Я рад, что вы наконец-то нашли общий язык. Но, пожалуйста, постарайся уснуть. Тебе нужны силы. Скоро ведь опять кормить.
— Ты так здорово ассистировал нам с Мари во время последней кормежки! Можешь смело работать патронажной сестрой.
— Тогда уж братом, — ласково усмехнулся он. — Я подумаю над твоим предложением.
— Все-таки зря ты не захотел попросить Мари остаться на ночь. Хотя бы сегодня. Я боюсь, что не справлюсь с ночным кормлением без нее.
— А патронажный брат на что? Не придумывай, мы прекрасно справлялись с Селестеном безо всякой няни.
— Мы были намного моложе, и потом — Селестен был один, а их трое.
— Справимся, Полин, не переживай. Утром придет мадам Сифиз, а после обеда — Мари. Если хочешь, можем вызвать матушку Анжели. Она будет только рада. А сейчас, ну прошу тебя, спи.
— Хорошо, хорошо. Только еще два слова.
— Боже мой, Полин! Далась тебе эта Эдит! О подарке поговорим завтра. Спокойной ночи!
— О подарке — само собой. Я о другом. Только — это секрет. Если что, ты ничего не знаешь. У нее появился кавалер.
— С ума сойти! — Мишель хохотнул, иронично, по-моему.
— Ничего смешного. Это Валанси. Ты его знаешь. Мсье Валанси, который преподает астрономию в коллеже Селестена. Насколько я поняла, у него серьезные намерения.
— Этот кучерявый очкарик? Пустое! С ней ни один мужчина не будет жить, даже такой чокнутый звездочет.
— Почему? — Спать хотелось ужасно, но любопытство было сильнее.
— Потому что невозможно построить серьезные отношения на голом сексе.
Я чуть не икнула от формулировки Мишеля!
— На голом сексе? Откуда у тебя такие выводы?
— Но ведь она думает только о себе! И ничего не умеет делать. Ни готовить, ни слушать нормально, ни даже гладить! Представляешь, она прожгла утюгом мою самую любимую рубашку. Ну ту, которую ты, помнишь, подарила мне на прошлое Рождество?..
— А почему это Эдит взялась гладить? Почему не мадам Сифиз? Я же договорилась с ней, что всю глажку та целиком берет на себя. И потом, твои рубашки мы всегда отдавали в…
Мишель не дал мне договорить.
— Да из-за твоей драгоценной подруги старуха Сифиз чуть не взяла расчет! Я вообще не понимаю, как тебе только могло прийти в голову поселить у нас эту… — Мишель закряхтел. — Эту зазнайку! Все, Полин, достаточно. Давай спать.
— Но я хотела отпраздновать день рождения Эдит у нас дома.
— Пожалуйста, дорогая, не надо! Я видеть ее не могу!
— А я не в состоянии выходить никуда, пока…
Он опять перебил меня, но на этот раз не словами, а поцелуем. Хорошим поцелуем, долгим и многообещающим.
— Мишель! — Я перевела дыхание и открыла глаза. В полутьме его лицо было таким красивым. — Мишель, я ведь не гожусь на это пока. — Он все так же смотрел на меня. Так художник смотрит на свое произведение. — Правда, я сейчас вообще ни на что не гожусь…
— Глупая! — Он как кошке почесал мне переносицу. — Родная моя, я люблю тебя, и ты рядом. Что еще нужно?
— То…
— Спи. — Он обнял меня и подтянул одеяло. — Спи, моя красавица.
— Не смейся. Я похожа на бегемота. Из всех вещей на меня лезет только шуба.
— Тогда уж на бегемотицу. На самую красивую бегемотицу в мире. Самую, самую! Самую большую, мягкую, шубную бегемотицу.
Он шептал мне еще какие-то глупости. Было так приятно чувствовать на шее, возле уха, его дыхание и губы.
И вдруг все сразу: пронзительный детский плач, яркий свет, побагровевшее от крика личико одной из моих девочек и виновато-испуганные глаза Мишеля.
— Проснись, Полин! Ну, просыпайся, пожалуйста!