«Ахматовская культура» или «Не ложи мне на уши пасту!»

Михайличенко Елизавета Юрьевна

— Боря! — сказал он плаксивым траурным голосом, беспардонно упершись взглядом в обтянутые «тайцами» ноги моей спутницы. — А кто эта прекрасная креолка? Твой агент-информатор? Что ты успел узнать?

Я не стал отказываться от подброшенной Умницей версии. Все-таки он был очень болтлив.

— Вот и замечательно! — обрадовался Умница. — Тебе такие уже, наверное, приелись. А для меня — экзотика! Так что познакомь нас, раз у вас все равно служебные отношения.

— Умница, — взмолился я, — отвали! Ты мне мешаешь!

Умница укоризненно посмотрел на меня, как кот, вынужденный воровать мясо, потому

что добром хозяин не дает, и перешел на иврит. Он поведал трогательную историю о банке из-под кофе, полной окурков, которую скот-хозяин даже не считает нужным выбросить, заставляя этим заниматься жену — прекрасную, кстати, тонкую, умную и очень-очень красивую женщину…

В результате мы попили кофе втроем, Умница декламировал какие-то газели и диваны в подлиннике, хозяйка внимала и восхищалась его багдадским произношением, а я сидел, как у телевизора, не переключающегося с арабского канала. Когда я увидел в зеркале, что лицо мое начало приобретать специфическое выражение восточного кинозлодея, то молча встал и ушел по-английски.

5. Кунаки влюбленного джигита

У подъезда стоял запыленный гнедой «Форд» Вувоса. Капот был теплый, на нем появилась еще одна вмятина от камня.

— Ты Фимку не видел? Он куда-то пропал! — кинулась мне навстречу Ленка.

— Ты представляешь, в каком он ужасном состоянии после похорон!

— Представляю, — кивнул я. — Поминает… Кофе и стихами…

— Интересно, а какую надпись он сделал на могиле? — задумался Вувос.

Я развеселился:

— За шабашкой приехал? Думаешь получить здесь заказ на надгробие?

Приоткрылась дверь лучшей спальни:

— Ты бы, Боря, хоть при пошторонних швои жаветные желания шкрывал!

Теща, медленно и печально, как утром Умница — останки Козюли, вытянула в холл большой пластиковый мешок, из которого вывалилась собачья цепь и выкатился череп. Вувос поднял подкатившийся к его ногам череп и поинтересовался:

— Первая жертва вируса?

Теща, всегда не любившая моих друзей, холодно ответила:

— Это их шын откуда-то принеш.

Вувос перевел взгляд с черепа на цепь, потом на торчащую из мешка черную кожу и брякнул:

— Он что у вас, сатанист?

Софья Моисеевна побуравила его лазером своего взгляда и с апломбом заявила:

— Мой внук интерешуетшя биологией! А в мешке его вещи! — она выхватила череп, раздраженно запихнула его обратно и потащила мешок в нашу спальню.

Ленка проводила ее зачарованным взглядом и тихо простонала:

— Мама, ты что?

Теща остановилась, но не обернулась.

Ленка раздула ноздри:

— И что такого? Что, внук не может переночевать с тобой в одной комнате? Ты же знаешь, что у нас были гости!

— Я понимаю, што для ваш я штарое шушело шреднего рода, — ответила тещина спина, — но ребенок должен жить ш родителями!

— Ребенок? — вскинулась Ленка. — Ребенок прежде всего должен жить! Что ты сделал, чтобы найти вирус? Ты знаешь, чем все это может кончиться?

— Мне некогда искать вирус, потому что с утра я ищу кофе, — решил я снять напряжение.

— Знаешь что, — задохнулась Ленка, — ты или дурак, или не проспался! Ты что, не понял ситуации?! Сдохнем же все!

— Да! — неожиданно поддержал ее Вувос. — Надо ехать. Поехали, Боря.

— Куда?

— Ну…

мне тут Лена все рассказала. Пробирка-то пропала… Надо искать.

Я понял Вувоса с полуслова. Действительно, выпивать, закусывать и общаться в этой обстановке было невозможно. А лучшего повода смыться — не придумать.

Понятно, что через Французскую горку, как все нормальные люди, Вувос не поехал. Мы нарочито медленно проехали через арабскую Аль-Азарию, при этом Вувос открыл окна и врубил «Боже царя храни» в исполнении Бичевской и какого-то казацкого, судя по всему, вдрободан пьяного хора. Иначе он не мог.

На мой вопрос, куда мы едем, Вувос смутился и сосредоточился на дороге.

— У меня появился интерес к жизни, — поведал он после пятисотметровой паузы.

— Елка, — констатировал я и вздохнул. Это был стандартный расклад.

— Как ты догадался? — удивился он.

— Простая индукция. То, что верно для «эн», верно и для «эн плюс один».

— У меня есть ее телефон, — ответил Вувос. — И коробка конфет. Позвони-ка ты пока, предупреди. Дорогу проясни.

— Конфеты для хавера? [20] — деликатно спросил я.

20

товарищ, в совр. иврите также и сожитель

— Хавера, говоришь? — задумался Вувос. — Ну ничего, главное, семью разрушать не придется. Звони, звони…

К счастью трубку взяла Елка. Предстоящий визит ее, кажется, смутил, что было несколько странно…

Дорога выдалась мирной. Мы проехали знаменитые хевронские виноградники и притормозили у медлительных и скрипучих, как замковый мост ворот в Кирьят-Арбу. «Русский» привратник буркнул Вувосу, что, мол, ты Вовка, бля, хоть бы кипу снял, если в шаббат ездишь.

— А мне можно! — заявил Вувос. — Видишь, какая у меня кипа?

Мужик внимательно посмотрел на вувосово темечко:

— Обыкновенная, вязаная… [21]

— Это у тебя вязаная. А у меня — отвязанная.

Мужик хмыкнул, стрельнул сигарету, озираясь прикурил и спрятался в будке.

В Хевроне Вувос творил чудеса выездки и джигитовки — втискивался в узкие лазы улиц, заворачивал в закоулки, и мне стало казаться, что его «Форд» — гуттаперчевый. Проезжая Могилу Праотцев, Вувос заколебался, затем заявил, что пришло время «минхи» [22] и нужно молиться, даже если не хочется или не умеешь. Я только успел поинтересоваться, а если и то и другое? А он уже взбежал по лестнице в обшарпанный зальчик и поволок меня дальше, налево, мимо арабских комнат к еврейским. Все это дико напоминало коммуналку. Стало обидно за святыню и я нашел слабое утешение в том, что храм Гроба Господня вообще поделен шестью конфессиями, как барская квартира после уплотнения.

21

вязаная кипа — обычно носится религиозными сионистами

22

дневная молитва