Аховмедская святыня
Шрифт:
Пока Мих суетился, в дверь, что была прикрыта, постучали. Звук вышел негромкий, но очень уверенный. Не ТУК-ТУК, как костяшками пальцев обычно обозначаются соседи, а тук-тук-тук, говоривший о самом серьезном намерении пришедшего.
— Не заперто, — сам орчук вышел в переднюю, подняв руки и прижавшись к стене.
Предчувствие его не обмануло. В дверях стоял околоточный надзиратель с городовым. В руках, низенький даже по сравнению с обычными людьми, чиновник держал самый настоящий револьвер. У его помощника тоже кобура была, однако гулял там один лишь ветер. Про то каждый мальчишка знал, что низшим полицейским чинам вроде как и положено
Миху повезло, околоточный оказался хоть и сердитым стариком, но все же с разумением. Пистолета с зеленого здоровяка он не свел, но рассказ о дуэли выслушал. Более того, сам в спальню прошел, пощупал пульс и послушал дыхание его благородия. Орчук все это время перед городовым стоял ни жив, ни мертв. А как иначе, эти обучены враз шашку из ножен доставать, почти все из отставных солдат и унтер-офицеров. Дуру включи, да дернись, тут тебе конец и придет.
Как раз, когда самый страх пошел, Миху в голову мысли опять глупые полезли. Вот убьет его сейчас городовой, как есть мундир испачкает. Аж жалко. Черный, ладно пригнанный, не иначе на заказ сшитый. Вон у него какой рост — почти три аршина, выше самого орчука.
— А это не ты ли часом Терентия, присяжного поверенного сын? — Вернулся околоточный.
— Истинно так, Ваше благородие, — отозвался Мих.
— Хороший был человек. Значит, звать тебя Михайло. Слышал я о тебе, слышал, да не думал, что встречу. Вы же с отцом где-то на Старых Вешках жили?
— Да, у папеньки там контора была. Сейчас я на Никольской обитаю.
— Эк, тебя занесло, — крякнул околоточный. — А я Артьемий Кузьмич. Твой отец в свое время моего брата… Ну да ладно, — он собрался, справившись с нахлынувшими чувствами, и продолжил с некоторой суровостью. — Раз уж взялся за его благородием смотреть, остаешься с ним. Утром я зайду справиться. Это ж надо чего учинить, дуэль до Поглощения?! Скандал будет, скандал.
— Но я…
— И не спорь, Михайло, не спорь. Только в память об отце тебя в участок не забрал. Замечательный был человек, тебя вот вырастил.
Околоточный не слушая возражения, махнул городовому и уже из парадной крикнул.
— Зайду утром!
Мих уселся на стул и сложил могучие руки на скатерть. Что ж, действительно, как говаривал его отец: «утро вечера мудреннее».
Глава 2,
где Мих становится ярыжкой, а Витольд Львович и того больше
Утро не принесло ни мудрости, ни облегчения. Напротив, началось с крика, что возвестило как минимум об убийстве или намерении оного.
Хозяйка, за семь часов вовсе не сомкнувшая глаз, затаилась в парадной у затворенной двери с разбитым замком. Она несколько раз посылала ночью за околоточным, но вскоре явился Тишка-городовой, которого она с детства знала, и сказал, дескать, «если она, ведьма старая, не отстанет от Его благородия, то он ее за седые волосья оттаскает да в околоток заберет».
А ей, бедной душе, все казалось, что ходит вокруг кто-то. В окна заглядывают, будто даже внутрь сунулись, но она себя обозначила. Выругалась со страху, как обычно только чертей бранным словом поминают, да лопату, Бог весть каким образом у нее подле двери оказавшуюся, поближе прижала.
Так и вздрагивала от каждого шороха несчастная. А утром, как только
Меркулов, пошатываясь, стоял в ближней к выходу комнате, опираясь плечом о стену и прикрыв рукой рот. Его лицо выражало крайнюю степень смущения от своего испуга, вырвавшегося наружу. Зеленокожий возвышался перед ним, покорнейше опустив голову.
— Кто вы? — Спросил Меркулов. Его голос, удивительно звонкий, как у мальчишки, разорвал тишину, окутавшую комнату после вскрика.
— Михайло Бурдюков, Ваше Благородие. Но все кличут Михом.
— Орчук? — Заинтересованно то ли спросил, то ли вслух подумал Витольд Львович.
— Истинно так, Ваше благородие, — обрадовался зеленокожий. — Обычностно не все разницу видят. Говорят, зеленый, значитца, орк и есть.
— Ну какой же орк. Клыков у тебя выступающих в нижней челюсти нет, комплекция, опять же… Михайло, простите великодушно, но как вы здесь оказались?
— Так Его высокоблагородие наказал вас до дому снести. А потом вы так забылись тревожно, я и остался. Думаю, не приведи Господь, что произойдет.
— Его высокоблагородие?
— Секундант, — удовлетворенно кивнул Мих.
Лицо собеседника преобразилось. Казалось, за одно мгновение, пролетевшее со стремительной скоростью пьяного извозчика, он все осознал и вспомнил.
— А что с господином Дашковым?
— Энто которого вы шпагой насквозь проткнули?
От этих слов Витольд Львович побледнел еще больше, потому орчук поспешил его обнадежить.
— Так может и жив. Кто ж его знает. Когда уходили, дышал еще.
Господин кивнул, то ли Миху, то ли сам себе. Настороженно поднес руку к окну, нервно сглотнул и стал смотреть на нее. Диковинка заключалась в том, что чем больше Меркулов глядел на конечность, тем прозрачнее она становилась. А когда вовсе исчезла, орчук перекрестился и стал что-то невнятно бурчать себе под нос. Видимо, молитвы помогли, ибо рука вернулась на место.
— А что это за запах? — Вдруг повел носом Его благородие.
— Каша из полбы, — радостно ответствовал орчук, пододвигая ладонью, размером с большой кузнечный молот, котелок вперед. — Да попробуйте, Ваше благородие, не сумневайтесь. Очень вкусно.
Хозяйка хотела было в этот момент вскрикнуть, кинуться внутрь да сбросить окаянный котелок на пол, однако ж внизу послышались шаги. Тяжелые, грузные, добра не предвещавшие. Насилу успела бедная женщина поддеть ключом замок ближней к лестнице двери да вжаться внутрь. Благо, тут до недавнего времени студент повесился и ныне никто не жил. Нет, конечно, что бедняга руки на себя наложил — это плохо, но что более важно — самым скорбным образом сказалось на благосостоянии несчастной женщины. Мерзавец задолжал оплату за полтора месяца. Хотя о мертвых либо хорошо, либо ничего…