Академик Иосиф Фридляндер: «Трижды могли посадить...»
Шрифт:
— Ваш конкурент?
— Нет, конкуренции никакой не было. Просто завод, на котором делался «Протон», принадлежал Минавиапрому, а сплав для ракеты предложил Минобщемаш. Ответственными по заводу назначили академика Кишкина и меня — ведь завод-то был наш, минавиапромовский. Реально я на заводе был день и ночь. Сплав назывался АЦМ — «алюминий-цинк-магний». К тройным сплавам я относился с большой осторожностью, так как считал, что ведут они себя плохо с точки зрения коррозии. Почему тот институт пошел на подобный сплав, мне было неизвестно. Вскоре мои опасения начали оправдываться.
— Неужели даже ошибочное решение оспорить было невозможно?
— Челомей был чуть пониже господа Бога, но гораздо выше всех министров. Ну а о Хрущеве и говорить нечего… Так что работы шли полным ходом — на заводе штамповались ракеты. Их уже было довольно много. У каждой ракеты стоит часовой и никого близко не подпускает — так сохраняется «государственная тайна». Через некоторое время, месяца через два, по сварным швам начали появляться трещины. Некоторые из этих «трещинок» достигают метров двух! Все видят, что происходит, но никто не решается сообщить об этом академику. Новые ракеты делаются с большой скоростью, но с не меньшей скоростью появляются и новые трещины. В конце концов, я поехал к нашему министру, рассказываю ему о происходящем. Как только он услышал имя Челомей, поднес палец к губам — мол, молчите и отвел меня в маленькую комнату, где не было «прослушек». Прошу позвонить Челомею. Министр говорит: «Звонить ему не буду, лучше поезжайте вы и все расскажите. А потом о его реакции доложите мне…» Я понял, что наш уважаемый министр боится Челомея, как и все остальные. На следующий день иду к Челомею. Он сразу меня принял. Кстати, человек он был надменный — употреблю это слово. Вот, к примеру, такой штрих. У них в Реутове высотное здание. Работают три лифта. В часы пик у лифтов собирается большая очередь. Но обслуживают людей только два лифта, а третий — персональный, для академика Челомея. Мне это абсолютно не нравилось… А заместителем у Челомея был сын Хрущева — Сергей. Я с ним встречался. Он мне очень понравился. Вел себя просто, ничем не показывал, что отец у него сам Хрущев… Итак, Челомей принял меня. Я ему говорю: «Владимир Николаевич, ракеты ведь «трещат». «Как трещат?» Он удивился, не поверил. Я предложил ему спуститься в цех. Удивительно, он по цеху ходил довольно часто, но трещин так и не увидел, и никто ему не доложил о них, все боялись. Увидев трещины, он сразу же сделал вывод: «Металлурги меня подвели!» А ведь сам был во многом виноват. На следующий день академик собрал совещание, я там сделал сообщение и предложение перейти на сплав АМг-6.
— То есть на ваш сплав?
— Сплав, который я предложил. Этот сплав абсолютно надежный, он широко применялся во многих ракетах. И после этого никаких неприятностей не было. Кроме одной. Спустя два месяца раздается у меня звонок. Сообщают, что назначено заседание президиума ЦК КПСС, на котором будут рассматриваться причины срыва выпуска ракеты «Протон». В качестве ответчиков выступают Фридляндер, Туманов — начальник ВИАМ и Белов — начальник ВИЛСа, который вообще к этим ракетам отношения не имел. На заседание надо прийти с партбилетами, на обсуждение отводится семь минут, после
— Это октябрь 1964 года?
— Точно! Тогда произошли известные события — Хрущева сняли… О нашем вопросе все забыли. А Челомей в этот момент исчез. Он решил, наверное, что его снимут с работы и посадят. Однако делать это никто не собирался. Спустя месяца два он появился. Стал более демократичным. Лифты стали работать для всех, он начал здороваться с людьми за руку и так далее.
— А «Протоны» летают…
— «Протоны» работают до сегодняшнего дня. Больше того, продолжается их производство, хотя я считаю, что там нужно менять «шпалы». Они когда-то были хороши, но сейчас устарели — нужно применять алюминиево-литиевые сплавы.
— Из авиаконструкторов кто запомнился больше, с кем было легче всего работать?
— Выделить кого-то не могу. Все наши авиаконструкторы — выдающиеся личности. Поэтому к ним ко всем отношусь с почтением и уважением.
— У нашей авиации весомое прошлое, а какое у нее будущее? Как вы его представляете?
— Ситуация в мире такая. Есть «Эрбас», куда входят четыре страны — Франция, Германия, Испания и Англия. Германия делает часть фюзеляжа, Франция — вторую часть фюзеляжа, Англия — крылья, Испания — оперение. Самолет собирается на заводе в Тулузе. Здесь нет никаких предварительных операций, только сборка. Завод выпускает в год 320–330 самолетов.
— То есть каждый день по самолету, исключая выходные…
— Есть еще «Боинг». Я был на их заводе. В создании самолета участвуют 17 стран, в том числе и азиатские «тигры». Складов на заводе нет, так же как и в Тулузе. Все работы идут по часовому графику. Подчеркиваю, не суточному, а часовому. Фирмы из Азии должны поставить свою деталь в точно назначенное время. Так и происходит. Если фирма выбивается из графика, от нее отказываются. «Боинг» выпускает тоже 300–350 самолетов. Эти два авиагиганта конкурируют друг с другом, и счет идет на каждую машину. Когда «Эрбас» выпустил недавно на 20 самолетов больше, то разразился скандал, в котором были замешаны десятки стран. Такова ситуация в мире. Сейчас в какой-то степени на этом рынке появилась Бразилия. Там делают «средние» самолеты.
— А мы?
— Соперничать по межконтинентальным самолетам с «Эрбасом» и «Боингом» мы сейчас не можем. Думаю, что наши авиапредприятия должны включиться в изготовление определенных узлов, которые будут использоваться «Эрбасом» и «Боингом».
— Звучит не очень оптимистично! А вам интересно сейчас работать?
— Да, очень! С фирмой «Сухой» мы ведем поиск новых материалов для истребителей следующего поколения, для фирмы Бериева — это летающие амфибии — создали новый высокотехнологический сплав, с «Эрбасом» делаем поистине грандиозную работу, сотрудничаем со многими странами — всех и не перечислишь…