Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
Шальников оформил доверенность. Зарплата медсестрам при Дау была обеспечена, но надо что-то продавать. Продавать есть что, но нет сил встать!
14 января 1962 года позвонили из больницы: "Приезжайте с семьей прощаться. Эту ночь ваш муж не переживет". Ландау умирает. Я уже не кричала, не рыдала. Только помню полное опустошение и отупение. Все мысли голову покинули, все опустошилось. Вбегает Леля:
— Кора, комитету физиков опять нужны деньги!
Я собрала все свои силы и тихо, не своим голосом ответила так:
— Леля, мне только что сообщили: Дау умирает. Денег у меня больше нет. Есть только Гарик.
Леля
— Кора сказала: денег комитету физиков она больше не даст, потому что Дау все равно умрет, а у нее есть Гарик.
Вот какие бывают интеллигентные люди. А я ведь была в дружбе с ней! Вот так, друзья по черный день!
Я слышала, как вошел Гарик, что-то спросил, а на меня навалилась всепоглощающая, невыносимая тяжесть моего существования. Я не могла открыть глаза и пошевельнуться, сказать моему мальчику, что я жива. Не хватало сил. Гарик вызвал «скорую». Меня начали колоть, потом врач сказал, что меня надо немедленно забрать в больницу: давление 60 на 40, и сердце сдает.
В моем опустошенном мозгу возникла мысль: "Это они мне в больнице хотят сообщить об уже состоявшейся смерти Дау". «Больница» — это слово наводило ужас:
— Нет, нет. В больницу ни за что! Я не хочу в больницу, у меня нет сил! Умоляю насильно не везите в больницу!
Я беспомощно цеплялась сама не знаю за что. Хотелось верить в надежду на жизнь Дау. Кто-то подошел и сказал: "Пожалейте сына. Ему будет очень тяжело ухаживать за вами. Вас необходимо госпитализировать".
Приехала моя племянница Майя. Она сказала:
— Кора, ведь Гарик все ночи напролет проводит у твоей двери.
Бедный мой мальчик. Я этого не знала. Согласилась ехать в больницу.
— Майя, а ты останешься с Гариком?
— Да, останусь.
— Ты только сразу что-нибудь продай. Все деньги из дома у меня забрали Лившицы. Корми Гарика.
— Хорошо. Я все сделаю.
В больнице Академии наук меня уже три дня ждала отдельная комфортабельная палата. Но в ней нет телефона, и я не знаю, что там в больнице № 50. Наступила ночь. В сердце вполз щемящий страх. Все еще звенят слова: "Надежды больше нет. Ландау умирает". Что-то мешает лежать. Это оказались радионаушники. Я положила их на тумбочку. Вдруг в тишине ночи раздались тихие траурные мелодии. Они неслись с тумбочки из невключенных наушников. Я тщательно завернула их в толстое мохнатое полотенце, запрятала в тумбочку. Но траурные мелодии нарастали. Звуки шли из розетки радиосети. К этой душераздирающей музыке еще добавился странный шелест бумаги. Открываю глаза: на меня сыпятся газеты, в которых некрологи, некрологи, некрологи! Газеты издают удушливый запах свежей краски. Я начинаю задыхаться, с трудом надеваю халат, цепляясь за стены, открываю дверь в коридор. Там приглушенный свет, запах краски и музыка исчезли. Навстречу идет медсестра.
— Почему вы не спите?
— Сестричка, милая, где-нибудь на этаже есть городской телефон? — Сейчас глухая ночь. Куда вы будете звонить?
— В больницу № 50. Там дежурный физик снимет трубку. Медсестра привела меня к телефону. Набрав номер, я спросила о состоянии Ландау. Ответили сейчас же: "Улучшений нет". Видно, им там не до сна.
— А Федоров у него?
— Да! Федоров не отходит от Ландау. Если бы не он, мы давно уже потеряли бы Дау. Кора, я узнал вас. С вами говорит Семен. Как вы себя чувствуете?
— Да, Семен, я звоню из больницы. Спасибо! До свидания!
Это был тот самый Семен, которого Даунька спешил спасать! Он сказал, что Федоров не отходит. Это сообщение Семена вселяло какие-то крохи надежды. — Сестричка, я посижу здесь у окна.
— Нет. Пойдемте, я вас уложу.
— Ведь я все равно не засну.
— Давайте я вам сделаю укол, заснете от укола.
— Но там в палате какой-то запах. Там надо все проветрить.
— Хорошо, я проветрю и через десять минут приду за вами.
Когда сестра опять водворила меня в палату, снова на меня стали сыпаться газеты с некрологами и удушливой краской. Тайком я выбралась из палаты и устроилась в темном углу коридора. С рассветом вошла в палату. Все галлюцинации исчезли.
В десять часов утра пришел главный врач Хотько. Я впилась глазами в его лицо. Оно было спокойно. Добрые глаза. Нет, этот человек не принес мне страшной вести. Он сказал:
— Я только что получил сообщение из больницы № 50. Состояние академика Ландау выравнивается. Температура упала. Этой ночью из Америки прилетел самолет, он привез специально для Ландау новые страшной силы антибиотики. Физики сразу их доставили в больницу, и смерть отступила. Эти антибиотики потушили пожар в легких. Вечером я еще раз зайду к вам, как только получу сведения о вашем муже. Но мне доложили, что вы ночь провели вне палаты. Вам нужно успокоиться и набраться сил. Ведь вам придется ставить мужа на ноги.
Эти слова в буквальном смысле слова оказались пророческими! Этот бог ужасно плохо создал тело человека. Оно слишком ранимо, слишком беззащитно. А куда же подевались те дьяволы, которые за роспись человеческой кровью скупали души? Где разыскать такого дьявола? За жизнь Ландау не только я, все его ученики-физики продали бы свои души!
На все религии, на всех богов я затаила зло. Почему с таким пакостным человеком, как Женька Лившиц, все так благополучно? Почему бог открыл ему зеленую улицу в жизни? Сегодня он дал слово Дау отвезти его не в Дубну, а лишь на Московский вокзал. Завтра без зазрения совести взял свое слово назад — из-за отсутствия совести как таковой.
Терзаясь такими мыслями, я лежала в палате. Вошла медсестра:
— Вас сейчас будет осматривать профессор-психиатр.
— Меня? Психиатр? А зачем? Мне психиатр не нужен.
— Это вам так кажется, а в наше нервное отделение очень часто к больным приглашают психиатров из психиатрических лечебниц.
— А бывают случаи перевода из вашего отделения в психиатрические?
— Конечно, бывают.
Вошел психиатр и с ним врач Зарочинцева. Интуиция подсказала мне скрыть ночные галлюцинации.
— Как спали?
— Я не спала.
— У вас было ощущение страха? Вы боялись войти в палату?
— Нет, вы ошибаетесь. Я звонила в больницу № 50.
— Всю ночь?
— Консилиум профессоров мне сообщил, что мой муж этой ночью умрет.
— Но ведь сегодня вам уже сообщили, что состояние вашего мужа выравнивается?
— Да, я узнала об этом в 10 часов утра, но в сознание он еще не пришел.
— У вас очень напряжены нервы. А галлюцинации у вас бывают?
— Да, были, — умышленно сделав паузу, добавила, — в детстве, когда я болела сыпным тифом, а сейчас не бывают. Алчные огни в глазах психиатра погасли.