Академия «Алмазное сердце»
Шрифт:
– Что?! – выдохнула Уна в ужасе, потому что произнесенное имя было верным. – Благодарить тебя?!
– Но одно твое слово, – беспечно продолжил разглагольствовать Дерек, не сдерживаемый Уной, – и тебе не придется здесь учиться. Я назову имя виновного, магический допрос подтвердит мою правдивость, виновного казнят, с невиновного снимут печать, а ты отзовешь свое решение тут учиться. Пока не поздно. Тебя еще примут в любую академию. Хочешь? Одно слово. Один брат в силе лучше, чем ничего. Отец немного оживится. Хочешь? И не будет ужасов – о, поверь, а тут они вполне вероятны! – и жестокости. И не надо будет отдавать Алому Королю ничего, – Дерек еще раз гнусно усмехнулся, удачно повторяя выражение лица
– Ты с ума сошел, негодяй! – яростно выдохнула Уна, едва сдерживая себя от того, чтобы тотчас не налететь на Дерека с кулаками и не влепить пощечину, не разбить эти красивые, но так цинично усмехающиеся губы. – Никогда! Ты не прав! Не Джон на тебя напал!
– Гаррет? – быстро спросил Дерек, и Уна зарычала от бессильной злобы, топнула ногой.
– Я буду тут учиться, – упрямо выкрикнула она, глядя в его высокомерное лицо. – Я сниму печати с обоих братьев! И тебе докажу, что ты ни в чем меня не превосходишь!
– Вызов принят, – произнес Дерек мягким голосом, таким вкрадчивым и опасным, что любая змея позавидовала бы яду, сочащемуся из этих двух слов. – Посмотрим, на что ты способна… на что ты годишься, Уна-Белая Роза… Невинная Белая Роза…
***
…В тот день Уна была наказана.
Ей исполнилось восемнадцать неделю назад, и отец – он был суров и строг! – говорил ей, что она уже взрослая и серьезная девушка. По крайней мере, он хотел ее видеть таковой. А она с ногами влезла в старое кресло – братья вдвоем двигали его к часам, – и перевела стрелки старинных часов на час назад. Час, чтобы поспать. Зимой это особенно сладко; когда за окном еще темно, вьюжно, а в постели тепло и уютно…
Но отец хотел продолжить обучение мальчиков. Он обучал их многому сам, и при поступлении в академию они должны были затмить однокурсников всем – и магической силой, и многими знаниями и умениями. Поэтому отец был строг и требователен. Его сыновья должны быть лучшими во всем. Ему не терпелось показать им еще один прием магической силы, особенно сложный и мудреный, и поэтому он поглядывал на свои карманные часы. А значит, и несоответствие заметил. Вероятно так же, что на часы были наложены какие-то чары; часы были старинными, Уна помнила их с самого детства – дорогой лакированный футляр, хрустальное прозрачнейшее стекло, защищающее потемневший от времени циферблат цвета слоновой кости, и черные стрелки, изящно выполненные из какого-то черного металла. И уже тогда часы были не новыми; так же Уна не видела никогда, чтобы часы кто-либо заводил, но они никогда не останавливались, шли, отмеряя время, отпущенное семье…
Близнецам влетело сильнее. Отец сразу понял, чья это была идея – Джона, конечно. Хитрого выдумщика Джона… Ему полагалось десять розог по тому самому месту, которым полагается сидеть в кресле. Гаррет получил семь – за соучастие и укрывательство, – и Уна – пять по рукам, по самым подушечкам пальцев, за то, что посмела трогать стрелки старинных часов, переводить их, потакая лени близнецов.
– В этом доме, – гремел рассерженный отец, потрясая розгами, которыми только что порол детей, – без моего ведома не случается ничего! Ничего – даже стрелки часов не шевельнутся без моего на то разрешения! Стыдитесь, юная леди!
Но вместо полагающегося ей стыда Уна испытывала лишь злость и упрямое желание натворить еще что-нибудь, чтобы вывести отца из равновесия. Рыдая, заливаясь слезами – не столько от боли, которую она спешно заговорила, едва только вырвавшись из кабинета отца, сколько от стыда и унижения, – Уна вывались из дома, сбежала со ступеней лестницы, припорошенной свежевыпавшим снегом, и, с каждым шагом проваливаясь в наметенные сугробы, поспешно пересекла внутренний двор. Тонкие шелковые чулки ее намокли и стали холодными, туфли мгновенно наполнились
Дерек не смог долго скрывать то, что он теперь техномаг. Его золотой плащ стоил семье целого состояния, и Дерек с гордостью носил его поверх зимней теплой куртки. Отец Уны, узнав о поступке молодого соседа, впал в бешенство. Раньше он был не против того, чтобы его дети дружили и играли с Дереком, теперь же ему навсегда было запрещено появляться в их доме. Отец рвал и метал; он выкрикивал проклятья – на счастье Дерека, осеняя себя отрицающим жестом, чтобы ни одно из них не вышло из стен дома и не сбылось, – обвиняя юного техномага ни много ни мало – в предательстве.
– Он был принят в моем доме! – с горечью выкрикивал отец. – В моем доме! Я относился к нему как к родному, обещал его родителям помочь ему устроиться в жизни, и… черт подери, как можно было податься в ряды этой нечисти! Надсмехаться над истинными магами, над их даром! Над искусством, передающимся из поколения в поколение! Ноги чтоб его не было в нашем доме!
Мальчишки слушали разгневанного отца насупившись, исподлобья глядя сердитыми глазами, Уна испуганно молчала. Дерека больше не пускали; впрочем, он и сам не рвался в гости к бывшим друзьям, прекрасно понимая, как отнесется к его визиту глава семейства. И Уна не видела бывшего друга долго… очень долго. А сегодня она вдруг решила во что бы то ни стало увидеться с ним. Поговорить. Вероятно, отец, узнав о ее выходке, рассвирепел бы еще больше и всыпал бы еще розог, но зато, с мстительной радостью подумала Уна, он уже не посмел бы сказать так самоуверенно и высокомерно, что в этом доме все происходит только с его ведома и по его велению.
«У меня тоже есть чувства и желания, и воля!»– яростно думала Уна, во весь дух несясь к лазейке в ограде – под большой развесистой ивой близнецы с Дереком расшатали кованую решетку, и одна из черных пик подалась, отвалилась. Если приставит ее на место, то и не заметно, что решетка повреждена…
Осыпая на себя целые горы пушистого снега с согнувшегося дерева, Уна проскользнула в лаз и оказалась уже на территории соседей. Неподалеку от этого тайного хода был сарай – соседи держали разную живность, а в этом помещении у них были припасены корма, сено пышными охапками лежало под крышей. Там, в углу, за деревянной перегородкой они когда-то играли. Близнецы оставляли другу незамысловатые записки, Уна доверяла Дереку свои тайны и обиды, прижавшись к его плечу и шмыгая носом. Туда-то, в их тайное детское убежище и пробралась в полутьме Уна, отряхивая одежду от снега и спешно избавившись от промокших туфель. Взобравшись на высокую охапку сена, замерзшая, она устроила себе ямку и, поспешно стащив чулки, повесила их на балку под крышей – сушиться, там воздух был теплее. А сама, повыше задрав юбки, принялась растирать холодные покрасневшие пальцы на ногах.
– Ты?
Голос Дерека звучал потрясенно в сонной зимней тишине, изредка нарушаемой похрустыванием соломы. Уна глянула вниз – Дерек с вилами стоял внизу, изумленно хлопая глазами. На нем была домашняя одежда, темные штаны, стоптанные сапоги и простая потертая куртка его отца, слишком большая для его стройного мальчишеского тела – сколько раз он вдвоем с Уной накрывались ею, обнявшись и согреваясь друг о друга после игр на улице?
Вероятно, родители послали его навести порядок, или, может, он пришел за сеном для барашков, но, так или иначе, а увидеть здесь свою старинную подругу из рода магов он точно не ожидал.