Академия на краю гибели
Шрифт:
Тревайз откинулся на спинку кресла, забросив руки за голову.
– А интересно, – задумчиво поинтересовался Пелорат, – почему Мэр выделила нам такой современный корабль? Ведь он, наверное, стоит громадных денег?
– Кораблик экспериментальный, – сухо отозвался Тревайз. – Может быть, эта добрая женщина просто хотела, чтобы мы испытали его и посмотрели, нет ли у него каких-нибудь недостатков.
– Ты серьезно?
– Только не нервничай. Все в порядке, в конце концов. Пока мы никаких недостатков не наблюдаем. Правда, я не склонен относить это на ее счет. Не думаю, чтобы ее чувство гуманности слишком сильно пострадало, случись
– А я вот думаю про компьютер, – задумчиво проговорил Пелорат. – Он удивительно хорошо приспособлен к тебе, но вряд ли он может так хорошо подходить каждому. На меня он очень плохо реагирует.
– Слава богу, что хотя бы с одним из нас он работает как надо.
– Да, но разве это просто случайность?
– А что еще, Джен?
– Я вот думаю: Мэр тебя хорошо знает?.
– Думаю, хорошо, старый броненосец.
– А не могло ли быть так, чтобы она распорядилась сконструировать компьютер специально для тебя?
– Зачем?
– Понимаешь… я думаю, не может ли быть так, что мы летим туда, куда хочет компьютер?
Тревайз похолодел.
– Ты… хочешь сказать, что, когда у меня контакт с компьютером, он не мои команды выполняет, а делает все сам?
– Ну да, просто я вдруг так подумал.
– Не валяй дурака. Паранойя какая-то. Смотри сюда, Джен.
Тревайз повернулся к компьютеру и отдал команду сфокусировать изображение в иллюминаторе, показать планету Сейшелл и проложить к ней курс по обычному пространству…
Ерунда!
И почему только Пелорату такое в голову взбрело?
Глава десятая
Суд
Прошло два дня, и Гендибаль понемногу успокоился – ни отчаяния, ни гнева не осталось в душе. Не стоило торопить события и требовать немедленного начала процесса. Он прекрасно понимал – будь он не готов, понадобись ему время, вот тогда они точно назначили бы суд немедленно.
Но поскольку Академии не грозило ничего, кроме страшнейшего со времен Мула кризиса, она предпочла потерять время – с единственной целью: раздразнить его.
Они добились своего, Гендибаль был готов Селдоном поклясться. Ну что ж, тем страшнее будет его ответный удар. В этом он был уверен.
Он огляделся по сторонам. В приемной было пусто. Так тут было уже два дня. Неспроста. Гендибаль был выдающимся человеком. Оратором, его все знали. Теперь всем и каждому было известно, что за действия, которые не имели прецедента за всю историю Второй Академии, он должен был утратить свое высокое положение и, спустившись вниз по иерархической лестнице, стать простым, рядовым сотрудником Второй Академии.
Но одно дело – изначально быть рядовым сотрудником – вещь почетная сама по себе. Совсем же другое – быть некогда Оратором и претерпеть понижение в звании.
«Но этого не случится», – мстительно нахмурился Гендибаль.
Он прекрасно видел, как все избегают его последние два дня. Одна только Нови относилась к нему по-прежнему, но она была слишком наивна, чтобы понимать, что происходит. Для нее Гендибаль по-прежнему был «Господином».
Гендибалю это нравилось – он ничего не мог с собой поделать и злился на себя за это. Когда она восторженно смотрела на него, он радовался и стыдился собственной радости. Неужели он становится благодарен судьбе
Из Палаты Суда вышел сотрудник и сообщил ему, что Стол собрался и готов принять его. Гендибаль с высоко поднятой головой прошествовал мимо сотрудника. Этого сотрудника он хорошо знал – он был человеком, до мельчайших подробностей соблюдавшим тонкости обращения, принятые во Второй Академии. По тому, как он вел себя сейчас, можно было с уверенностью сказать, что положение у Гендибаля незавидное. Простой служащий, пешка, обращался с ним так, будто его уже осудили.
Ораторы восседали вокруг стола торжественно, одетые в черные мантии правосудия. Деларми – одна из трех женщин-Ораторов – даже не взглянула на Гендибаля.
Первый Оратор сказал:
– Оратор Стор Гендибаль, вы подвергнуты импичменту за поведение, недостойное Оратора. Вы привсегласно обвинили членов Стола Ораторов в измене и покушении на убийстве, не представив четких, обоснованных доказательств. Вы заявили, что все сотрудники Второй Академии, не исключая Первого Оратора, нуждаются в ментальной проверке, предназначенной для выявления тех, кому нельзя доверять. Подобное поведение подрывает самые устои нашего сообщества, без которых Вторая Академия не может контролировать события в изобилующей сложностями, порой враждебно настроенной Галактике, в отсутствие которых она не сможет построить способную к выживанию Вторую Империю. Поскольку эти оскорбления мы все слышали, перейдем к изложению следующего пункта. Оратор Гендибаль, вы имеете что-либо сказать в свою защиту?
Деларми, все еще не глядя на Гендибаля, хитро, по-кошачьи улыбнулась.
– Если истина, – сказал Гендибаль, – может считаться оправданием, значит, мне есть что сказать в свою защиту. Есть причины, позволяющие усомниться в целости нашего сообщества, в его внутренней безопасности. Эти нарушения устоев нашего сообщества, с моей точки зрения, требуют проведения ментального обследования всех сотрудников, не исключая и здесь присутствующих, что создало, по вашему мнению, фатально кризисную ситуацию для Второй Академии. Если вы торопились осуществить это судилище в связи с тем, что хотя бы отдаленно понимаете, насколько опасен этот кризис, почему же тогда вы потеряли попусту целых два дня – ведь я просил начать процесс немедленно? Я признаюсь, что только смертельно опасный кризис вынудил меня сказать то, что я сказал. Вот если бы я промолчал, то тогда уж точно повел бы себя так, как Оратору не подобает.
– Вот он опять нас оскорбляет, Первый Оратор, – тихо сказала Деларми.
Кресло Гендибаля стояло дальше от стола, чем кресла остальных Ораторов – уже явное унижение. Он как будто не имел ничего против, отодвинул его еще дальше и встал.
– Вы меня сразу, без разбирательства, обвините в нарушении закона, или мне будет предоставлена возможность подробно высказаться в свою защиту?
– Здесь не беззаконное сборище, Оратор, – укоризненно проговорил Шендесс. – Прецедентов слишком мало, чтобы мы могли руководствоваться опытом, но мы готовы склониться к милосердию, понимая, что, если излишняя гуманность заставит нас изменить истинному правосудию, все равно: лучше дать уйти виновному, чем наказать невинного. Поэтому мы дадим вам возможность изложить свои объяснения так, как вы хотите, и объяснения ваши могут длиться сколь угодно долго, до тех пор, пока решение не будет принято единогласно, включая меня лично, – решение о том, что мы выслушали достаточно.