Академия под ударом
Шрифт:
— Сколько вы дадите за это?
Меняла опустил увеличительное стекло со лба на правый глаз и принялся крутить алмаз в коротких пальцах, хмурясь и что-то невнятно бормоча себе под нос. Элиза подумала, что сейчас она будто бы попала в роман о пиратах и контрабандистах и стала отважной искательницей приключений, которая торгует сокровищами из клада великого султана. Для полноты картины меняле следовало бы иметь грязные и обкусанные ногти, но его руки были чистыми и аккуратными.
— За это я дам вам… — он нырнул под стойку и, вынув небольшой саквояж, спрыгнул со стула и поковылял с ним куда-то за завалы барахла.
— За это я дам вам пятьдесят тысяч крон, — сказал меняла и придвинул саквояж к Элизе. Потом смерил ее уже не оценивающим, а сочувствующим взглядом, и посоветовал: — Послушайте старого Гиршема, миледи, защелкните замочки и не открывайте, пока не приедете. А еще такие камушки есть?
— Нет, — коротко ответила Элиза, подхватила чемодан и быстрым шагом покинула меняльный угол.
Рядом с вокзалом был и банк — здесь Элиза провела полчаса, открывая счет. Путешествовать с чековой книжкой, а не с саквояжем, набитым деньгами, ей казалось разумнее. Когда унылый клерк в клетчатом сюртуке и со здоровенным прыщом на носу принялся пересчитывать деньги, Элизу вдруг пронзило стрелой ужаса: а вдруг они фальшивые? Что она тогда будет делать, пойдет обратно в академию пешком? Это если клерк не вызовет полицию, чтобы сцапать фальшивомонетчицу… Но клерк собрал пачки купюр, глядя на Элизу с нескрываемым любопытством, и вскоре у нее в руках уже была чековая книжка и кошелек с деньгами на мелкие расходы.
— Редко у нас такие знатные барыни бывают, — сообщил клерк, когда Элиза поставила последнюю подпись в банковских бумагах. — Вы это, вы не из академии ли часом?
— Из академии, — ответила Элиза. Откуда бы еще ей быть?
Оберон сейчас читает лекцию об охоте на болотных трупников — готовился к ней с утра. Элиза подумала о нем с болью. Со временем Оберон простит ее, обязательно простит. Элизе хотелось на это надеяться. Со временем у него будет совсем другая, счастливая жизнь, пусть и без нее.
Но она больше не может подставлять под удар его и академию.
Они уже не увидятся. Когда Элиза окончательно это поняла, то ей сделалось настолько тоскливо, что она едва сдержала стон.
Элиза знала, что не вернется.
Билет в Заболотские пустоши обошелся Элизе в четверть кроны — вагон первого класса, день в пути, прибытие завтра после обеда. Когда показался поезд, то Элиза обернулась на рыжие склоны гор и высоко впереди увидела замок академии.
Тоска обняла ее за плечи. День был солнечным, красным, золотым, день был наполнен сладостью яблок и горечью опавшей листвы, день звенел и пел, и Оберон в замке еще не знал, что сегодня они расстались навсегда. Он рассказывал студентам о том, как охотиться на порождения тьмы и думал, должно быть, что они с Элизой пойдут обедать в яблоневый сад. Погода хорошая, незачем сидеть в комнатах…
Он поймет. Он обязательно поймет, что у Элизы не было другого выхода. Прятаться, как мышь под веником, жить в постоянном страхе, что люди короля придут за ними, рисковать жизнью любимого человека — нет, Элиза не хотела такого для Оберона.
Это была ее судьба и ее история. Сейчас Элиза твердо знала, как сможет ее закончить.
Оставалось
– Миледи?
Элиза вздрогнула, обернулась. Проводник в темно-синей форме уже приставил лесенку к вагону и смотрел на Элизу с угодливой улыбкой.
— Ваш билет, миледи?
Элиза протянула ему полоску плотной бумаги и снова оглянулась в сторону замка — отсюда он был маленьким и уже не той нелепой громадиной, которая предстала перед Элизой в первый ее день на севере, а воздушным и легким призраком, что не верит в наступление зимы и готов вечно гореть в рыжем костре осени.
Элиза вздохнула и поднялась по ступенькам в вагон.
Долгие проводы — лишние слезы.
— Болотные трупники цепенеют от чистого железа. Поэтому…
Понимание ударило Оберона, схватило за плечи, встряхнуло: он неожиданно обнаружил, что Элизы нет в замке.
Магу не надо видеть человека или слышать его, чтобы понять, где он: маги ловят едва заметные колебания общего поля — и сейчас они говорили, что Элиза покинула академию.
Оберон почувствовал, как немеют губы. Ушла? Да, ушла. Он механически опустил указку на подставку у доски и скользнул разумом по академии — все были на месте, и студенты в лекториях, и Акима в кабинете, и домовые в тайных ходах, проложенных в стенах. Элизы не было. Она ушла.
Где-то далеко-далеко плакал покинутый Пайпер.
Тихие звуки аудитории — перелистывание страниц в тетрадях, скрип стульев, дыхание — застыли, как вода в декабрьском ручье. Студенты неотрывно смотрели на Оберона, не понимая, что с ним произошло. А он перевел взгляд в окно и там, в далеком осеннем золоте, увидел, как вспыхнула и погасла рыжая лисья звезда.
Элиза садилась в поезд.
— Занятие окончено, — пробормотал Оберон. Тишина в кабинете, кажется, стала еще глубже. — К следующему уроку прочтите пятую и шестую главу Иш-наранзони.
Сейчас он и сам не знал, когда у второго курса будет следующий урок — и будет ли вообще.
Спустя четверть часа Оберон в полной охотничьей выкладке спускался по дороге к вокзалу. За эти четверть часа он успел собраться, быстро поговорить с Акимой и с руганью и угрозами выбить из него часть алмазов и внеплановый академический отпуск.
— Немыслимо! — возопил Акима, когда Оберон вышел из кабинета и загрохотал сапогами по лестнице. — И это самое начало учебного года! Где я сейчас найду вам замену? Вот где? Подумать только, какая немыслимая дерзость! В конце концов, решайте свои семейные проблемы после работы!
Он предусмотрительно прокричал все это после того, как Оберон уже ушел и не стал бы возвращаться. Акима никогда не сказал бы такого ему в лицо.
Тонкая лента запаха Элизы мягко плыла в воздухе, то переплетаясь с ароматом яблок, то ныряя под сухую листву придорожных лип — Оберон ловил ее и отчаянно, словно Элиза могла его услышать и ответить, повторял про себя: ну почему ты ушла, почему вот так, почему?
Он и сам прекрасно понимал, почему. Потому что если Элиза сказала бы, что покидает академию, он не отпустил бы ее. Действительно лег бы поперек выхода и схватил за ногу. Но неужели она не понимает?