Академия смертельных искусств

Шаргот Ван

– А должен был? – Горский коротко вздохнул, устало потирая переносицу. – Послушай, возможно, Игорь поступал не совсем честно по отношению к Василевской. Но поверь, он делал вещи и хуже. Все, что происходило между ними, было достаточно невинно. Он ей ничего не обещал и…

– Ты себя слышишь?! – Василиса неожиданно вспыхнула. – Делал вещи похуже? Что за оправдание такое? Это все произошло из-за него! Надеюсь, он плохо спит по ночам.

– Что ты имеешь в виду? – Горский подошел ближе, заставляя Василису пятиться и вжаться в стену. – Думаешь, он убил ее или довел до того, что произошло? – Святослав стоял так близко,

что Василиса почувствовала горячее дыхание на своей щеке и невольно повернула голову в сторону. Сухие губы мазнули ее по ушной раковине. – Не все то истинно, что лежит на поверхности.

– Что с тобой не так, Горский? – Василиса вновь посмотрела на Горского, досадно поджав губы. – Неужели тебе все равно? Неужели ты вообще ничего не почувствовал, когда увидел бездыханное тело, висевшее, словно шарнирная марионетка? – глаза Колычевой лихорадочно бегали, выискивали, блестели. – Ты ведь знаешь, между ними что-то произошло, да? Что-то, что вконец сломало ее? Ты точно знаешь, что причина всему твой чертов Игорь!

Горскому было сложно говорить о чувствах и эмоциях, он не находил слов для их выражения. Их просто не было. Святослав не видел смысла в том, чтобы попытаться объяснить Василисе или кому-либо еще, что у него проблемы с эмоциями. Даже его родители полагали, что это все просто блажь и нежелание Горского работать над собой.

– Перестань, – Горский небрежно бросил полотенце на спинку стула, – почему ты так уверена, что причина в Игоре? Что делала твоя подруга после комендантского часа в мужском крыле? Ммм? Еще и не на своем этаже.

– Что?.. Да брось! Она сама мне сказала! – возбужденно выпалила Колычева, зажмурив глаза. – Соня сама мне сказала, – повторила уже шепотом. Горский замер. – Мы говорили с ней много раз об Игоре и этих… отношениях. – Василиса последнюю фразу выплюнула достаточно ядовито и брезгливо. – Она сказала, что устала, что больше не может здесь находиться и, – Колычева посмотрела на Горского, – хочет уйти.

В тот момент она напрочь забыла о недавнем разговоре с Полиной и ее разумных доводах о том, что история с Василевской вызывала множество вопросов и была мало похожа на самоубийство. В тот момент, стоя перед растерянным Горским, обвиняя Игоря во всех смертных грехах, Василиса была убеждена в верности своих предположений. Пазл в один миг сошелся в ее голове. Конечно, Соня покончила с собой. Иначе и быть не могло.

– Что значит «хочет уйти»?

– Я думала, она просто хотела отчислиться, – лихорадочно стала оправдываться Василиса. – Ты ведь знаешь, что для нее не проблема выбрать любой другой престижный университет, даже за бугром. Не то что для меня, – Колычева горько усмехнулась. – Я вынуждена вас всех терпеть. Но и подумать не могла, что она «уйдет» вот так!

– Чушь…

Василиса в отчаянии с силой ударила Горского ладонями по плечам, отталкивая от себя. Выплеснув горькую досаду, глубокое разочарование и нестерпимую боль. Им было сложно общаться. Каждый раз, когда они оказывались наедине, Василиса пыталась поговорить откровенно, но результат всегда был один – глухая стена. Она исчерпала свои аргументы. Что еще она могла сказать? Как могла убедить его в своей правоте? Посмотрев на Горского в последний раз, с разочарованием и обидой, Колычева ушла, громко захлопнув за собой дверь.

Святослав некоторое время стоял как вкопанный, буравил глазами темную древесину. В голове

было пусто, а в груди ощущалась необъяснимая тяжесть. Он сделал шаг вперед, прижался лбом к двери и, смежив веки, позволил скупым, редким слезам обжечь щеки.

Горский плакал, но не знал почему.

Глава 4

Февраль. Год поступления Колычевой

[18.02.2023 – Суббота –11:10]

В мастерской стоял стойкий запах краски, теплого масла и растворителя. Стены обшиты кленовыми панелями, а пол устлан дубовой паркетной доской. Тусклое освещение от винтажных бра меркло под светом февральского солнца, что пробивался сквозь незашторенные окна. Ниша в левой стене, покрытая сублимированным мхом, скрывала мольберт, а широкий стол у окна был усыпан кистями, карандашами, тюбиками красок и белоснежными листами.

Горский стоял в дверном проеме несколько долгих минут и наблюдал, как Игорь, забравшись на стремянку, делал эскиз углем на холсте, закрепленном на пустующей стене. Волосы на макушке были собраны в короткий хвост. Художественный фартук, рукава и ворот рубашки испачканы краской, впрочем, как и пальцы, обнаженные предплечья. Игорь слушал агрессивного Сабатона, время от времени прикрывал глаза и на короткое мгновение прижимался лбом к холсту.

– Не хочешь пострелять? – нарочно громко спросил Святослав, чтобы Игорь его наверняка услышал сквозь музыку и свой поверхностный сон. Горский был почти уверен, что Дубовицкий не спал всю ночь, переписывая картину снова и снова – устойчивый аромат крепкого кофе и изрезанные полотна явно говорили об этом.

– Эй! – раздался внезапный отрывистый возглас. – Напугал, чертяга, – Игорь смежил веки и постучал ладонью по грудной клетке, выравнивая дыхание.

– Спать нужно по ночам. – Горский подошел к столу и выключил динамик, который так нещадно надрывался. – Кажется, я знаю, куда пропала колонка Емельянова из музыкального клуба.

– Мне нужно было закончить проект, – пробубнил Игорь и спустился со стремянки. – Срок до завтрашнего утра, но пока ничего не выходит, – досадно поджал губы, вытирая пальцы от уже подсохшей краски и угля.

– Что насчет моего предложения?

– Боюсь, что в таком состоянии я могу попасть не в мишень, а в чьи-нибудь ягодицы, – Игорь тихо рассмеялся, потер уставшие, чуть припухшие глаза. – Хотел спросить: почему такое молчание, словно ничего не произошло? – Игорь неопределенно повел плечом. – Деканы факультетские собрания со старостами не проводят, обширных заседаний с Якуниным тоже нет. Хм… – задумался, – никаких бесед по профилактике и предупреждению самоубийства. Вообще ничего. Я удивлен.

– Якунин не хочет предавать огласке то, что произошло, – Горский тихо вздохнул. – И не только он.

– Ректор?

– Нет, – Святослав покачал головой. – Родители Василевской просили не освещать произошедшее, чтобы в академии не судачили.

– Мертвая дочь – это позорно? – Дубовицкий криво усмехнулся и, сев за стол, стал натачивать графитный карандаш канцелярским ножом. – Зиссерманы в своем репертуаре.

– Ты же знаешь, что это за семья, – Горский задумчиво теребил уголок тетради, которую принес с собой. – Может, это и правильно. Результаты предварительного расследования еще не известны. Незачем ворошить улей.