Академонгородок
Шрифт:
— Чего это? — испуганно спросил Вовка.
— Н-не знаю, — Миша выглянул в окошко, затянутое сеткой от комаров. — Просто ветер…
— А кричал кто?
— Кричал? — Миша поднялся из-за стола, обогнул ящики, и, откинув полог палатки, обвел долгим взглядом сонный полуденный лагерь. — А разве кто-то кричал? — неуверенно спросил он.
— Да я тоже не понял, — признался Вовка. — Просто вдруг стало не по себе. Как от крика…
… Картофель сушеный — девять банок. Тушенка свиная — две коробки, полных. Тушенка говяжья —
Наташа отложила карандаш и, дотянувшись до коробки, повернула ее другим боком. Ну, конечно. С этой стороны коробка была прорвана. Двух банок не хватает! Витюхина, конечно, работа, чья ж еще? Ну, погоди у меня!
Однако осужденный на расправу подсобный алкаш Витюха не стал годить, а немедленно появился в дверях кухни. Был он мят, сер и похож на домового без бороды. Никто точно не знал, сколько ему лет. Не то двадцать пять, не то пятьдесят шесть.
— Повариха! — с порога заорал он. — Ты чего это делаешь?! С ума сошла?!
Наташа вздохнула. Что бы Витюха ни говорил, это всегда было лишь увертюрой к требованию налить. Он никогда не опускался до простой просьбы, а тем более до заискиваний. Взрастивший свою печень в суровых геологических экспедициях, где спирт выдавался лично начальником, Витюха всегда начинал разговор издалека:
— Чего на обед сегодня? Каша опять? — он приподнял крышку казана. — У-у, нет, подруга, это дело не пойдет! Вываливай ты эту кирзу, доставай абрикосовый компот с колбасой! Тушенку на закусь выдавай!
— Тушенку тебе?! — Наташа шагнула к Витюхе, уперев руки в бока. — Это какую же тушенку? Уж не ту ли, что ты из ящиков повытаскал?
— Тьфу ей-богу! — Витюха отступил, с опаской косясь на половник в сильной наташиной руке. — Такой день! Можно сказать — веха! А она тушенку вздумала считать!
— Я вот тебе покажу веху! — Наташа пригрозила половником. — Узнаешь, какой день! Дрова где?
— Одно слово — повариха, — с укоризной сказал домовой. — Низшее звено. Я ей про науку, а она — дрова. Там археологи такое открытие откопали — закачаешься! Рогачев уже побежал дырку на пинжаке ковырять под Ленинскую премию! Вываливай, говорю, кашу, банкет готовь! Гуляем нынче!
Витюха хлопнул в ладоши и ударил сапогом в пол.
— Держись, геолог! Крепись, геолог! — пропел он на мотив «Комаринского». — Эх, Наталья — тонка талья! До чего ж я гордый за нашу советскую науку!
Наташа махнула на него полотенцем.
— Ну, понес! Что ты за человек такой, не пойму? Сам себя похоронишь, лишь бы на поминках выпить! Ну чего ты врешь опять?
— Я… вру?! — Витюху гордо распрямило оскорбленное дворянское достоинство, изображенное весьма искусно, на зависть Мхату. — Да ты сходи к Мишке, сходи, посмотри, чего там делается! Они ж с Володькой письмена на посуде открыли! До сих пор сидят, как пришибленные!
Наташа вернулась было к плите, но вдруг остановилась и посмотрела на Витюху.
— Какие, говоришь,
— Тьма деревенская! — веселился домовой. — Наверно ж — ероглифы! Какие еще письмена бывают? Теперь всем ученым сотрудникам премию дадут невьебедную. И твоему Дементьеву — тоже! — Витюха хитро подмигнул. — Гляди, Наталья! Как бы он в Москву не уехал, с деньгами вместе. Останешься при казанах…
— Да ну тебя! — Наташа сдвинула крышку на кастрюле с компотом.
Облако пара поднялось к потолку, распространяя по кухне смешанный запах южного базара и парикмахерской. Витюха потянул носом.
— Так я к чему? — опять начал он. — Обмыть бы надо премию-то… Благая весть, можно сказать…
Наташа не успела ответить. Фанерная дверь кухни распахнулась, и в помещение вступил Рогачев. Но какой! На лице его лежала печать величия и восторга самим собой. Левая рука поддерживала складки невидимой мантии, а правая поправляла воображаемый лавровый венец. Казалось, сейчас следом за Рогачевым в кухню войдут римские ликторы с топориками, о которых недавно рассказывал Игорь, и слуги с опахалами, чтобы отгонять от императорского носа ароматы горохового концентрата. Определенно, роль Нерона удавалась Мхату лучше всех других.
— Ну как дела во вверенном мне пищеблоке? — благосклонно осведомился он.
— Готовимся, Константин Сергеевич! — отрапортовал Витюха. — Сейчас будут доставлены дрова, и приступим к созиданию!
Он истово ухватился за ручки казана с кашей и, кряхтя, потащил его к двери.
— Это куда? — спросил Рогачев.
— Рыбам на прикорм! — широко и беззубо улыбнулся Витюха.
— Я тебе дам прикорм! — всполошилась Наташа. — А ну, поставь на место!
— Поставь, поставь, Витюха, — кивнул Рогачев.
— Как же, Константин Сергеевич?! А праздничный обед в чем варить?!
Рогачев отечески потрепал Витюху по холке.
— Праздничного обеда не будет.
— Н-не будет? — в желтых лешачьих глазах отразилась мучительная боль разочарования и обиды за державу.
— Будет праздничный ужин! — бухнул Рогачев. — Да такой, чтоб на всю жизнь запомнился!
— С колбасой?! — ахнул Витюха, возвращаясь к жизни.
— С колбасой! — радостно подтвердил зам по обеспечению. — И еще кое с чем! Ради такого события ничего не жалко! Вы уж постарайтесь, соколы!
— Эх, Константин Сергеич! — вспыхнул данковым сердцем домовой. — Да разве мы подводили когда? Да мы бы с Натальей Николаевной и к обеду успели, верно, Наташа? Прикажите только!
Мхат качнул маршальской головой.
— К обеду не надо. Только от дела людей отрывать. А вдруг они до конца смены еще что-нибудь отроют? Такого же масштаба?
— Такого-то вряд ли уже отроют, — усомнился Витюха. — Ведь это же воображению не поддается!
— Что, не терпится письменность обмыть? — строго спросил Рогачев и вдруг заговорщицки подмигнул Витюхе.