Академонгородок
Шрифт:
— Все, — сказал мой спутник, — пришли. Бросай ядро.
— Куда? — не понял я.
— Куда! Вниз! Только размахнись хорошенько
— Так вас же утянет!
— Что за болван! — знакомец вырвал ядро у меня из рук и бросил прямо в пропасть. Цепь стала стремительно разматываться.
— И сам прыгай следом! — успел сказать закованный. — Трахнешься так, что любо-дорого!
— Вы разобьетесь! — ахнул я.
— Да чего нам сделается! Мы же уже… — тут цепь сдернула его в пропасть, и он, стремительно уменьшаясь, скрылся в тени обрыва.
Я, вытянув шею, заглянул подальше за край и в страхе отступил. Что
Неподалеку послышались голоса и смех. Я обернулся. Вдоль обрыва прогуливались двое — молодой человек и девушка. Они весело болтали между собой, наверное не заметили, что произошло.
— Тут сейчас один… — начал было я и замер.
Молодой человек взял девушку за руку, они шагнули на край пропасти и прыгнули вместе.
Мне стало нехорошо.
Я брел, как слепой, вдоль обрыва, не забывая, однако, держаться подальше от края. Людей попадалось все больше. Очень скоро я понял, что здесь любимое место прогулок и свиданий, кругом толпилась молодежь, парочки прохаживались туда-обратно, выбирая удобное место для прыжка. У пестрой эстрады в стороне от обрыва грохотала музыка, там колыхалась и пульсировала дискотека. Люди танцевали и веселились, затем, отыскав себе пару, направлялись к обрыву. Иногда даже вовсе незнакомые друг с другом мужчины и женщины встречались у края пропасти и, обнявшись, бросались вниз. Некоторые, особо раскованные, перед тем, как прыгнуть, сбрасывали с себя одежду.
Завороженный этим кошмарным и волшебным зрелищем, я не заметил, как попал в толпу танцующих. Шальная мысль уже колотилась в голове. А что, если…
В самом деле, люди, падающие с обрыва, конечно, вдребезги разбиваются. Но что значит разбиться в этом мире, где и заживо сожженные через минуту разговаривают о жратве? Здесь можно творить что угодно! Даже подойти к девушке, взять ее за руку — и умереть вместе с ней. А это легче, чем заговорить.
И вдруг я увидел ее. Она стояла у самого края и задумчиво смотрела в пропасть. Что-то необъяснимо притягательное было там, в глубине. Ведь падение, наверное, длится долго-долго. И все это время…
Они парят в невесомости, прижимаясь друг к другу, торопясь насладиться друг другом. Их не заботит, чем кончится полет, а дно пропасти медленно надвигается, проступая сквозь туман внизу. Оно летит навстречу, обещая полное слияние и смешение тел, и от предвкушения этого момента они кричат, целуют и кусают друг друга….
Я медленно подошел к моей девушке и остановился в шаге от нее. Осталось последнее усилие — сделать этот шаг, взять ее за руку и полететь…
Но я не решался. Надо ли что-нибудь сказать ей? Можно, но не обязательно. Многие обходятся без этого. А мне-то как поступить? Я беспомощно огляделся по сторонам. Ну решайся же, слизняк! Вот же ее рука! Возьми ее, и все сразу станет ясно и просто!..
А вдруг она откажет? Вдруг вырвет у меня из ладони свою ладонь? Страшнее этого не может быть ничего. Я боялся этого всю жизнь и боюсь после смерти…
Девушка вдруг повернулась ко мне, будто только сейчас заметила, что возле нее кто-то есть. У меня перехватило дыхание. Вот она уже смотрит! Уже понимает! Улыбка вот-вот тронет ее губы… Вот-вот все произойдет…
— Девушка, — струдом выдавил я, — мне нужно вам сказать… что…
И в этот момент из-за спины у меня выскочил какой-то веселый
…Два тела, сплетясь в объятиях, летели с невообразимой высоты в бездонную пропасть. Их не заботило, чем кончится полет. Они словно парили в невесомости и спешили насладиться друг другом…
А я стоял на краю пропасти и смотрел в никуда. Мне казалось, что в этот момент я постарел на половину оставшейся впереди вечности…
Из задумчивости меня вывел внезапно подкатившийся откуда-то томный молодой человек с подкрашенными глазами и губками. Качнув бедрами, он предложил игриво:
— Сиганем на пару, а?
Я шарахнулся от него и побежал прочь.
Переходы, лестницы, трубы, темные личности, пьяные компании, рогатые силуэты с вилами мелькали у меня перед глазами, я брел пустынными улицами, вдоль глухих бетонных заборов и вольно раскинувшихся свалок металлолома…
Ничего-то я не могу, ни на что не способен, а значит вполне заслуживаю особого наказания. Мне снова вспомнились слова Федора Ильича. Из девятого бокса не выпустят. А там пытка — вечная и непрерывная. Что же, выходит, не успел. Ничего не успел — ни в земной жизни, ни в загробной. Вот-вот схватят и поведут на вечную непрерывную муку, а я так ни разу в двух жизнях ни на что серьезное, смелое, просто человеческое и не решился.
Потому что всегда был трусом, со злостью подумал я. Боялся неудобных ситуаций, боялся быть осмеянным, отвергнутым, выгнанным с нелюбимой работы, побитым хулиганами. Боялся смерти, но еще больше боялся жизни. А теперь вот даже страх перед пыткой притупился. Заглушила его жгучая обида на самого себя. Прозевал жизнь! Пролежал на диване, пропялился в телевизор, прозакусывал. В то время, как надо было…
Я остановился посреди дороги.
Надо было — что? Чего я хотел в той жизни? Почета и уважения? Новых трудовых успехов и роста благосостояния? Все это казалось мне мелким, не стоящим усилий. Скорее уж мечталось о безумной славе, безмерном богатстве… Черт его знает. Зачем мне слава? Я всегда старался прошмыгнуть незаметно, сторонился людных увеселений, из всех развлечений позволял себе только прогулки по городу в одиночку. Так зачем мне слава?
А я тебе скажу, зачем, дорогой мой покойник. Ясно и просто, и не мной придумано: мужчина ищет славы, чтобы его девки любили. Нормальное сексуальное вожделение. И прогулки по городу в одиночку — тоже вожделение. В одиночку, но с жадными глазами, с безумной надеждой, что вдруг как-нибудь завяжется, зацепится неожиданный роман со встречной красавицей. Бродил по городу, ежеминутно влюбляясь и тут же навсегда теряя предмет любви, потому что подойти, заговорить — немыслимо. А предмет ничего и не замечал, уходил себе дальше и скрывался за горизонтом.
Наверное, я не один такой. Любое человеческое существо мужского пола и нормальной ориентации испытывало нечто подобное. Только одни научились перешагивать барьер немыслимого, подходили, заговаривали и в конце концов, не мытьем так катаньем, не с первой попытки так с трехсотой, чего-то добивались. А другие, потрусливее, сами разбивались об этот барьер. Из них выходили либо маньяки, которым легче убить женщину, чем познакомиться с ней, либо такие, как я — тихо загрызшие самих себя.
— Ну зачем же так мрачно!