Акимуды
Шрифт:
ГЕНЕРАЛ (поворачивает к нему атташе-кейс). Ты не добавил?
КУРОЕДОВ. Я? Зачем?
ГЕНЕРАЛ (с подозрением). Не знаю.
Лихорадочно считают пачки с купюрами.
КУРОЕДОВ. Два миллиона! А вчера было двести соток…
ГЕНЕРАЛ. Ты уверен?
КУРОЕДОВ. Они размножаются…
Генерал и Куроедов почтительно закрывают атташекейс.
КУРОЕДОВ. А что, если…
ГЕНЕРАЛ. Что ты имеешь
КУРОЕДОВ. А что, если…
ГЕНЕРАЛ. Игнат, никаких если!
КУРОЕДОВ. А что, если плюнуть на все…
ГЕНЕРАЛ (со вздохом). Мы с тобой неподкупны.
Генерал и Куроедов сидят в кабинете, пьют чай. Видно, что дело уже идет к вечеру.
ГЕНЕРАЛ (глубокомысленно). Пойми, Игнат, если человек решил стать камикадзе, с ним трудно справиться, верно? Он ничего не боится. Но когда человек – если этих акимудов назвать людьми – может все, как с ним справиться?
КУРОЕДОВ. Только лаской.
Стук в дверь. Входит Державин, помощник генерала.
ДЕРЖАВИН. Цирк наполнен людьми. Отборными. Наши люди. Только слон заболел.
ГЕНЕРАЛ. Вылечите!
ДЕРЖАВИН. Слушаюсь.
ГЕНЕРАЛ. Или другого купите! (Поворачивается к Куроедову.) Ничего не умеют. Знаешь, что я тут делаю, сидя в кабинете? Борюсь с человеческой глупостью, всю жизнь только и делаю, что борюсь с человеческой глупостью, и каждый порядочный человек в России борется с человеческой глупостью… а они… (плачущим голосом) они даже слона не могут вылечить!
ДЕРЖАВИН. Вылечим.
ГЕНЕРАЛ. Чтобы был слон, а не то… смотрите, Державин!
Державин исчезает.
ГЕНЕРАЛ. Два лимона зеленых… А на Акимудах у них, наверное, сейчас подрастает сахарный тростник.
КУРОЕДОВ. Я без Зяблика, товарищ генерал, не справлюсь. Мне для борьбы с Акимудами нужна Зяблик.
ГЕНЕРАЛ. Заладил! Сходишь в цирк и езжай за Зябликом. Где она?
КУРОЕДОВ. В тюрьме!..
ГЕНЕРАЛ. Как в тюрьме?
КУРОЕДОВ. Лодка – это тоже тюрьма… Плавает по Средиземному морю на яхте.
ГЕНЕРАЛ (качает головой). Все пристроились, только мы, мудаки, Родине служим. Ты, Игнат, если что будет у тебя с Кларой Карловной… в общем, презерватив не забудь… Тут такая может быть зараза… Всю страну, не дай бог, заразишь… Надевай двойной!.. Державин!
Появляется Державин.
ГЕНЕРАЛ. Ну, как там слон?
Посольство Акимуд.
ПОСОЛ. Вы, Клара Карловна, когда с агентом в цирк пойдете, помните, что вы – женщина.
КОНСУЛ. Я – женщина… Я – женщина… В каком смысле помнить?
ПОСОЛ. В том смысле, что вы можете случайно узнать, зачем вам нужны груди.
КОНСУЛ. Я жду ваших инструкций, господин Посол!
ПОСОЛ. Я вам скажу одну вещь. Россия для
КОНСУЛ (с восхищением). Здорово!
ПОСОЛ. Действуйте по обстоятельствам.
КОНСУЛ. Женщинам на первом свидании, даже в России, груди не нужны!
ПОСОЛ. Даша, она права?
Даша приближается к дипломатам.
ДАША. Честно? Еще как нужны!
КОНСУЛ. Вы – циники! Цирк! У меня душа поет! Поймите, я иду с ним в цирк, а не… в ресторан, например!
ПОСОЛ (задумчиво). Ресторан… Странно, что на земле надо есть… Чистить зубы… Ногти всякие… (Смотрит на свои пальцы.) Никогда не думал, что придется снова надевать на себя этот скафандр… (Стучит себя по груди, не договаривает.)
КОНСУЛ. Не вы ли мне говорили, что у русских больше души, чем тела? Тем, говорили вы, они нам и интересны.
ПОСОЛ. Русские многим, чем интересны… (Хохочет.) Да идите вы, Клара Карловна, в цирк!
КОНСУЛ. Но сначала для смелости я хочу чего-нибудь выпить.
ПОСОЛ. Даша! Идите сюда! Принесите нам выпить!
ДАША. А что вы хотите?
ПОСОЛ (сверкнув глазами). Джина с тоником!
Особенность твоей жены, как, впрочем, и других женщин, состоит в том, что она может резко, в один день поглупеть. Слышно, как крошится ее сознание, как оно делается кашицей. Присмотрись к ней: она вся дергается, неожиданно хохочет и довольно дико озирается. Изо рта у нее вываливается лиловый язык.
Ты спрашиваешь ее, например, сколько сейчас времени. Она – в ответ: какого времени? – Ты терпеливо: который час? – А как ты думаешь? – Что это значит? – А как ты думаешь?
Она хочет питаться твоей головой – «а как ты думаешь?» – своей ей уже не хватает. Беда глупости подкатывается к женщине обычно к пятидесяти годам и не щадит почти никого. Глупея, она начинает хуже слышать, и у нее возникает желание часто и громко петь, рассуждать о политике, говорить гадости о Венеции, ненавидеть Америку. Но иногда глупость парализует ее гораздо раньше – глаза у нее и в тридцать, бывает, мутнеют, подергиваются ряской, на кухне гром посуды. И не в Америке, а в кошке Нюрке она находит своего главного врага.
Мужчины тоже глупеют, и за ними водится это несчастье, но они глупеют неторопливо, как седеют, я бы даже сказал, величаво. Мужские мозги изнашиваются, как шестеренки. А вот мозги жены могут затупиться, как кухонный нож.
В моем детстве по московским дворам ходили точильщики, собирали у хозяек ножи, точили на первобытном станке так, что искры летели. Точильщики и старьевщики были последними российскими предпринимателями в разгар социализма. От их присутствия жизнь становилась теплее. Где тот точильщик, который вернет твоей жене прежние мозги?