Аккорды безумия
Шрифт:
«Хорошо, Анкарион. Доверься мне — я не собираюсь делать тебе ничего дурного».
На мгновение я доверился этому дракону, расслабил внутреннюю броню своего разума. Что-то толкнуло меня, затем подбросило вверх. Я закрыл глаза от страха, едва сдерживал крик.
«Открой глаза и смотри».
Не зная, почему — но я подчинился и боязливо открыл глаза. Внизу проносились леса и горы — я будто бы летел над ними. Затем какая-то сила бросила меня вниз — но не так, словно я беспомощно падал с высоты, а бережно и плавно.
«Ты видишь мир так, как видел его я», — произнёс Партурнакс.
Леса сменились степью, затем
«Покажи мне ещё», — потребовал я.
Перед глазами всё потемнело, но затем сквозь туманы я увидел совсем незнакомое мне морское побережье, поросшее незнакомыми мне деревьями. Вдали я видел остроконечные пики, чьи склоны поросли деревьями. Затем горы сменились заснеженными пустошами, обдуваемые ледяными ветрами…
«Это — наша древняя родина», — голос Партурнакса звучал благоговейно, казалось, даже дрожал. — «Мы покинули её, спасаясь от преследования и истребления — и после долгих скитаний нашли себе новый дом».
Заснеженные пустоши сменились горными хвойными лесами, среди которых можно было различить величественные каменные строения, похожие на древние нордские руины.
«И вы принялись угнетать тех, кто приютил вас», — съязвил я.
«NID. Сначала мы были для них справедливыми властителями и советниками, JooRRE верили нам и почитали нас».
Леса превращались в тундру, затем стали безжизненной ледяной пустошью, погруженную в вечный мрак; величественные руины оказались занесены снегом, и лишь редкие проплешины напоминали об их ранее славном прошлом.
«Мы помогли тем, кого затем стали называть BROMME, обрести новый дом. Их любовь к нам возросла — и мы возгордились. Гордыня ожесточила нас, безграничная власть — развратила».
Мне показалось, что своим рассказом Партурнакс пытался вызвать к своим собратьям жалость. Но нет: драконы поддались всем искушениям, которые предлагает власть, забыли об ответственности перед своими «подданными», а в посредники между собой и остальными людьми выбрали ненормальных жрецов. Лишь один из них внял голосу разума — и то чужого, однако по прошествии лет даже не смог постоять за себя! Кому нужно учение, которое запрещает даже собственную жизнь защищать? Даже скаалы с их отказом от насилия понимают, что без охоты они умрут от голода и замёрзнут насмерть, да и свою жизнь и своё имущество защитить вполне в состоянии!
«И ты решил запереться на горе, а затем позволил своему брату себя убить лишь потому, что хотел доказать себе же, что больше никогда не станешь таким, каким был раньше?» — предположил я.
«GEH. Я не буду научить нынешних людей ту’уму — потому, что они будут использовать его во зло. Путь Голоса придёт туда, от чего ушёл».
Эти слова вызвали во мне ещё больше недоумения и негодования. Зачем тогда Партунакс вообще учил людей ту’уму? Почему бы просто не сместить возгордившихся жрецов — возможно, силой, и не поставить других, более справедливых, которых и обучить Пути Голоса? Почему бы не обучить Пути Голоса других драконов? Зачем было давать такое мощное оружие угнетённым, которые затем сами бы превратились в угнетателей? А они бы превратились, если бы победили в битве при Красной Горе. Они истребили бы сначала кимеров, затем — всех остальных меров,
«Почему Путь Голоса запрещает использовать ту’ум ради самозащиты? Ты знаешь, что змеи никогда не жалят просто так — они или защищают себя, или добывают с помощью яда пищу? Волки же нападают стаей, и как раз они могут загрызть жертву лишь ради забавы. Почему бы не подать людям пример змеи, а не превращать их в волков?»
«Люди сами превратятся в волков — лишь дай им малейшее послабление».
«Тогда скажи мне, кому нужно учение, которое запрещает даже собственную жизнь защищать?»
Дракон промолчал — кажется, сказать ему нечего. К счастью, он не стал никаким образом мстить мне — я не падал в бездну, меня не грызли клещни и не жгло пламя.
«Тебе нечего сказать?» — спросил я. — «Тогда ответь, зачем ты велишь мне научиться Безжалостной Силе? И зачем хочешь, чтобы я изучил Драконобой? Я ведь не буду сидеть на горе и смотреть на небо. Я не буду прославлять Кин — хотя бы потому, что мой народ не прославляет её».
«Я понимаю тебя», — наконец-то ответил Партурнакс. — «Ты хочешь сказать, что Пути Голоса пора меняться, чтобы выжить. Возможно, ты прав — и JooRRE действительно должны по-другому следовать этому Пути. Но если такому пути, который предлагаешь ты, будут следовать DOVah, мы останемся такими же жестокими и гордыми».
Теперь я не знал, что ответить. Возможно, драконам действительно следует сидеть на горе и смотреть на небо — им ведь не нужно думать о пропитании, защите от холода и продолжении рода.
«Партурнакс», — позвал я. Перед глазами всё потемнело, затем я оказался на крыльце выстроенного в собственном сознании дома, а передо мной предстал сам дракон.
— Расскажи мне сам, как Языки победили твоего брата.
— В тот день меня не было на MONahVEN, но момент, когда разорвалось само время, я ощутил — и проклял себя за то, что позволил Феллдиру сделать это.
— Феллдир — один из Языков?
— GEH. Волшебник, мудрец и мой самый талантливый ученик. Он опасался, что Драконобой не даст им возможность нанести Алдуину смертельный удар — оружием или заклинанием. Я сказал ему, что KEL может помочь изменить моего брата, либо же стереть его из дальнейшей истории. Возможно, Феллдир ошибся в рассчётах и ненамеренно переместил Алдуина сквозь потоки времени. Возможно, Алдуин выбрался из них самостоятельно.
Выходит, что Драконобой действительно не способен дать возможность нанести Алдуину хоть какой-то серьёзный вред магией или оружием. Тогда получается, что нет смысла учить его.
— А что именно Драконобой должен был сделать?
— DOV, которые почувствовали на себе этот Крик, говорили мне, что не могли понять, что с ними происходит. Они не могли больше подняться в небо, словно какая-то сила мешала им. Они не могли использовать силу ту’ума в полёте, если Крик застигал их в небе. Их собственный ту’ум становился слабее, словно они забывали истинное значение Слов. Я просил Языков объяснить мне значение этого ту’ума — но истинный смысл каждого слова ускользал от меня, ведь тогда я не мог осознать ни собственной смертности — и всех ограничений, которые она накладывает, ни чувства времени. Сейчас же, живя в твоём теле, мне кажется, что я смогу понять эти слова.