Акриды
Шрифт:
Воображение стало рисовать ему, что вот он уже в столице, учится и работает как художник.
О, тогда он, наверное, отплатит Мымре за себя и товарищей, не скупясь, возместит за все зло, причиненное в семинарии… Обесчестит, выставит его гнусную низость перед всем светом.
Удар камешком в стекло вывел Флоренсова из мечтательного
Сверху, из Ноева ковчега, вниз спускался на веревочке, сверток. Флоренсов открыл форточку и достал его. В синей оберточной от сахара бумаге он нашел горбушку сыра, кусок колбасы, пеклеванную булку и немного спирту в аптечном пузырьке.
К пузырьку, наподобие рецепта, была приклеена записка, в которой Флоренсов прочел:
«Узник, утешься! Для поддержания слабеющего духа посылаю малую толику живительных капель и прочей снеди. А козни Мымры сокрушим. Баламут».
Флоренсов облегченно расправил плечи, усмехнулся во весь рот и оживленно крякнул:
– Добре…
Потом он водой разбавил спирт, который бурсаки воровали в физическом кабинете и в аптечке, выпил, смеясь, закусил, выбросил уличающие бумажки в форточку и заходил по камере, насвистывая отрывки арий.
Перед вечером загремел большой железный замок, и в карцер явился Мымра со сторожем Левадою. Оставив Леваду за порогом, Мымра нерешительно сделал несколько шагов вперед, быстро поискал чего-то глазками по углам и стенам, придал слащаво-лицемерное выражение лицу и сказал:
– Флоренсов, подойдите ближе!
Флоренсов враждебно не двигался с места.
Мымра с притворным сожалением покачал головой.
Вздохнул, сложил по-монашески крестом руки на груди и заговорил. Тон его голоса был вкрадчиво-мягкий, и это удивило Флоренсова.
«Что ему, иезуиту, от меня надо?» – подумал он.
– Послушайте, Флоренсов, – начал Мымра. – Мы такой способный, мы можем быть полезны родителям и обществу… Мы должны пожалеть нашу матушку… Ай-ай… Почему же
«Вот оно в чем дело, – вообразил Флоренсов. – Фарисей! Ханжа!».
– Почему мы не заботимся о нашем будущем? Мы ведь будем уволены, – продолжал Мымра. – А жаль, жаль!.. По ходатайству нашему перед отцом ректором, мы могли бы попасть даже в академию. Куда же мы денемся с волчьим билетом?..
Фальшивые речи Мымры уже начали раздражать Флоренсова. Он повел плечами и резко оборвал:
– Не беспокойтесь, Нил Павлович! Не пропаду! Буду карикатуры рисовать… и помещать в столичных журналах.
Лицо Мымры позеленело, губы мелко запрыгали, и в водянистой мути зрачков зажглась злоба; но он сделал над собой усилие и, торопливо скользнув рукой по пуговицам, с прежней неискренностью продолжал в уступчивом тоне:
– Ах, Флоренсов, Флоренсов!.. Как мы упорны!.. Жаль, жаль!.. Поразмыслите по-доброму и дайте ответ… Зачем нам ссориться?.. Мг-гм. По-доброму, Флоренсов, по-доброму!..
Он покачал головой и удалился.
Флоренсов подсел к окну. В душе разливалось неприятное ощущение чего-то липкого и грязного, от чего становилось нестерпимо.
– Фарисей!.. Подкупить думает… – брезгливо проговорил он.
Вдали погасал закат. В золоте и кармине рдели края кучных весенних облаков. Косые холодеющие лучи тонкими стрелками пронизывали верхушки тополей.
Флоренсов решительно и энергично сжал кулак:
– Нет, на подлость не согласен. Пусть выгонят из семинарии!Он достал из кармана карандаш и стал рисовать на стенке в виде ящура только что вышедшего Мымру. В этом было веселое утешение….
1913
Оглавление
Александр Алексеевич БогдановАкриды