Акселерандо
Шрифт:
«О боже!» — говорит Город. «Меня взломали. Предполагалось, что это невозможно».
«Как ты заметил, оказывается — это возможно» — шипит Памела.
«Взломали?» Сирхан наконец оставляет попытки сказать воздуху, что делать, и сосредотачивается на своей одежде. Ткань сама собой расплетается и сплетается заново, превращаясь в бронированый гермокостюм, из-за воротника поднимается гермошлем, и накрепко захлопывается перед его лицом. «Город, пожалуйста, обеспечь моей бабушке защиту замкнутого цикла немедленно. Сделай ее полностью автономной».
Воздух начинает твердеть, кристаллизуясь в барьер прозрачного хрусталя, и заключает Памелу в большую сферу, смахивающую на гигантский
Орангутан ворвался в музей не так давно, и считанные секунды прошли с тех пор, как Город осознал свое печальное положение. Но секунды — вполне достаточное время. Мощные волны контрмер проносятся по обители-кувшинке. Крошечные невидимые робопылинки в воздухе расширяются и полимеризуются, формируя защитные барьеры. Они перехватывают голубей-пассажиров прямо в полете, запирают каждое здание и останавливают каждое существо на улице. Город проверяет свою доверенную кибербазу, начиная с самого примитивного и охраняемого ядра, и продвигаясь наружу, к периферии, а Памела быстро катится к отступлению, в безопасность этажа-мезонина и сада ископаемых. Тем временем Сирхан с налитыми кровью глазами направляется к лестнице, намереваясь устроить что-то вроде физической атаки взломщика. «Да кто ты такой, чтобы вламываться и срать на мой обед?» — орет Сирхан, взбегая по ступеням. «Объяснись! Немедленно!»
Орангутан нащупывает ближайший кабель и дергает за него, одним махом раскачивая однотонную капсулу. Он ухмыляется Сирхану, обнажая зубы. «Помнишь меня?» — спрашивает орангутан с гортанным французским акцентом, говорящим многое.
«Помнишь?…» Сирхан замирает как вкопанный. «Тетя Нетти? Что вы делаете в этом орангутане?»
«Борюсь с некоторыми сложностями автономного управления». Обезьяна ухмыляется еще шире, затем сгибает руку в петлю и чешет под мышкой. «Прости, самоустановка пошла немного не так. Я только намеревалась сказать „Привет!“ и передать послание».
«Какое еще послание? Ты расстроила мою бабушку, и если только она узнает, что ты здесь…»
«Не узнает — через минуту меня уже тут не будет!» Обезьяна-Аннетт садится прямо. «Твой дед передает привет и говорит, что скоро пожалует к вам в гости. Собственной персоной, и никак иначе. Он очень рад встретить твою матушку и ее пассажиров. Это все. У тебя есть, чего ему передать?»
«Он не умер?» — изумленно спрашивает Сирхан.
«Не больше, чем я. Но что-то я задерживаюсь… Хорошего дня!» Обезьяна машет рукой из капсулы, и тут она отпускает тросы и летит навстречу каменному полу в десяти метрах внизу. Ее череп издает хрустящий звук, как сваренное вкрутую яйцо, брошенное в бетонную стену.
«О боже». У Сирхана перехватывает дыхание. «Город!»
«Да, о господин?»
«Убери это тело», — говорит он, показывая с балкона. «Я позабочу тебя тем, чтобы бабушку не потревожили никакие подробности. В особенности не говори ей, что это была Аннетт. Новости могут ее расстроить». Да таковы неудобства жизни в послечеловеческой семье долгожителей, думает он. Слишком много сумасшедших родственников из капсул времени. «Было бы неплохо, если бы ты мог отыскать способ не позволить тете Нетти еще обезьянничать». Тут его
«Ваш дедушка?» — переспрашивает Город. «Разве он не мертв?»
Сирхан смотрит с балкона на сочащийся кровью труп нарушителя. «Судя по словам нового воплощения его второй жены — нет…»
Похоже, финансирование воссоединения семьи обеспечено — Амбер получает добро на перевоплощение всем пассажирам и команде Выездного Цирка. Откуда взялись деньги, однако, она не понимает. Возможно, это какой-нибудь древний финансовый механизм, придуманный Папой, впервые за десятилетия зашевелился в своей берлоге, потянулся к запылившимся бумагам об уплатах за сделки и взялся ликвидировать долгосрочные активы, дожидавшиеся ее возвращения. Но чем бы он ни оказался, она горячо благодарна — новые подробности о ее положении, о том, как она разорена в пух и прах, способны ввергнуть в уныние. Ее единственным имуществом остался Выездной Цирк, устаревший на тридцать лет звездный парусник, весящий меньше двадцати килограммов вместе со всеми своими выгруженными пассажирами, командой, и изорванным остатком своего паруса — и без этого провидческого вложения, внезапно пришедшего к жизни, она бы навсегда застряла в потоках электронов, вечно кружащихся по его цепям. Однако теперь, когда вклад представил ей свое предложение реинкарнации, Амбер встает перед дилеммой. Один из пассажиров Выездного Цирка никогда не имел биологического тела…
Слизень пасется среди колышущихся ветвей, похожих на фиолетовые кораллы. Это — призрачное воспоминание об инопланетной жизни. Кораллы — что-то вроде термофильных псевдогрибов с гифами — аналогами актин-миозиновых волокон, скользкие и мускулистые фильтровальщики, поедающие одноклеточные организмы, взвешенные в воздухе. Сам Слизень имеет два метра в длину, и у него кружевной белый экзоскелет, дуги и изгибы которого сложены из неповторяющихся узоров, подозрительно напоминающих плитку Пенроуза. Под скелетом медленно пульсируют внутренние органы шоколадного цвета. Почва под ногами суха, но кажется топкой.
В сущности, Слизень — маска, сотворенная с хирургической точностью. И его собственный вид, и его экосистема квазигрибов исчезли много миллионов лет назад, и все это время они существовали только в качестве дешевого сценического реквизита в межзвездном анатомическом театре во владении беглых финансовых инструментов. Слизень — на самом деле — один из них, и вместе с другими самоосознающими аферами, схемами-пирамидами, и даже целыми рынками бросовых облигаций, попавшими в тяжелую рецессию, они пытаются спрятаться от кредиторов, маскируясь под формы жизни. Но при попытке воплотиться в обители Сирхана его ждут сложности: экосистема Слизня — прохладно-венерианского типа, она эволюционировала под тридцатью атмосферами насыщенного пара и под небом цвета раскаленного свинца с желтыми полосами облаков серной кислоты. А почва там топкая не потому, что влажная, а потому, что близка к точке плавления.
«Тебе придется выбрать другой соматотип» — объясняет Амбер, с усилием перекатываясь в своем интерфейсе-мыльном пузыре по этому коралловому рифу, раскаленному, как забытая духовка. Граница между средами бесконечно тонка — это просто поверхность разрыва между разделами сим-пространства с разными параметрами физической модели, служащая переводящей мембраной между дружественной человеку средой и раскаленным адом, способным устроить ему мгновенную жарку под гнетом. «Этот просто не совместим ни с одной из поддерживающихся сред там, куда мы направляемся».