Аксиоматик (Сборник)
Шрифт:
— Как только у тебя будет достаточно, ты мог бы купить некоторую защиту. Купить некоторую независимость. Освободиться от Финна.
— Нет.
Он снова смеется.
— Почему ты все еще ищешь выход? Разве ты не понимаешь? В этом нет никакой необходимости.
Сейчас имплант, должно быть, выпускает наномашины, укрепляя связи между моим мозгом и крошечным оптическим процессором, чья нейронная сеть воплощает причудливые убеждения Картера. Раз — и его маразм влезет мой мозг. Но это неважно — я всегда могу его удалить: это проще всего в мире. Если это все же то, чего я хочу.
Я
— Не нужно ничего. Тебе нет необходимости убивать меня. Мы всё ещё можем оба уйти отсюда. Почему ты ведёшь себя, как будто у тебя нет выбора?
Он качает головой.
— Ты бредишь.
— Да пошел ты! Послушай меня! Все что Финн имеет — это деньги. Я могу погубить его, если это то, что нужно. Из любой точки мира! — Я даже не знаю, лгал ли я больше в жизни. Могу ли я сделать это? Для того, чтобы спасти свою жизнь?
Картер наконец говорит тихо:
— Нет.
Я не знаю, что сказать. У меня нет больше аргументов, нет больше доводов. Я хотел повернуться и убежать, но я не могу этого сделать. Я не могу поверить, что я убежал бы — и я не могу заставить его нажать на курок на мгновение раньше.
Солнечный свет ослепительный, я закрываю глаза от яркого света. Я еще не сдался. Я притворюсь, что имплант не сработал — это смутит его и купит мне еще несколько минут.
А потом?
Волна головокружения захлестывает меня. Я шатаюсь, но с трудом все-таки удерживаю равновесие. Я стою, глядя на свою тень на земле, мягко покачиваясь, чувствуя себя невероятно легким.
Затем я смотрю вверх, щурясь.
— Я…
Картер говорит:
— Ты умрешь. Я собираюсь стрелять в твою голову. Ты меня понимаешь?
— Да.
— Но это не конец для тебя. Не конец — это очень важно. Ты веришь в это, не так ли?
Я киваю нехотя.
— Да.
— Знаешь, что умрешь, но ты не боишься?
Свет режет глаза и я снова их закрываю. Я устало смеюсь.
— Ты ошибаешься, я до сих пор боюсь. Ты солгал мне, так? Ты говно. Но я понимаю. Все, что ты сказал, имеет смысл.
И он это делает. Все мои возражения кажутся абсурдными, совершенно непродуманными. Меня возмущает то, что Картер был прав — но я не могу притворяться, что мое нежелание поверить ему было продуктом какой угодно, но недальновидности и самообмана. Что потребовался нейронный имплант, чтобы позволить мне видеть очевидное. И это только подтверждает, как я должен был быть обескуражен.
Я стою, закрыв глаза, чувствуя тепло солнца на затылке. Жду.
— Ты не хочешь умирать… но ты знаешь, что это единственный выход? Ты принимаешь это? — Кажется, он отказывается мне верить, как если бы он нашёл мою мгновенную трансформацию слишком хорошей, чтобы быть правдой.
Я кричу ему:
— Да пошел ты!.. Давай! Покончим с этим!
Он некоторое время молчит. Затем мягкий стук, и шум падения.
Насекомые на мои руки и лицо почему-то больше не садятся.
Через мгновение я открываю глаза и опускаюсь, дрожа, на колени. На какое-то время я теряю над собой контроль: рыдаю, бью о землю кулаками, рву горстями траву, кричу на птиц за их молчание.
Потом встаю на ноги и подхожу к трупу.
Он верил во все, утверждал, — но ему все же нужно было что-то еще. Больше, чем абстрактная надежда на то, что когда-то, где-то
И во что мне верить?
Я смотрю на небо, и воспоминания, с которыми я борюсь, прежде отсутствующие, начинают кувыркаться в моём черепе. От ленивых детских праздников, до самого последнего выходного, что я провёл со своей бывшей женой и сыном, такой же душераздирающей синевой проходит через них всех. Объединяет их всех.
Не так ли?
Я смотрю вниз на Картера, пинаю его ногой, и шепчу:
— Кто умер сегодня? Скажи мне. Кто на самом деле умер?
Перевод с английского: любительский.
МИЛАШКА
Рассказ
Greg Egan. The Cutie, 1989.
Некоторым людям дети необходимы на биологическом уровне. Но завести семью и собственных родных или даже приемных детей в мире недалекого будущего становится все сложнее. Именно для таких людей и были придуманы «Милашки» — искусственно создаваемые из ДНК своего родителя существа, очень похожие на человеческих детей, но запрограммированные к ранней смерти и отсутствию интеллектуального развития. Главный герой тоже решил приобрести Милашку, но все пошло не совсем так, как ожидалось…
— Почему ты не хочешь даже говорить на эту тему?
Диана откатилась от меня и замерла в позе эмбриона:
— Мы обсуждали это две недели назад. С тех пор ничего не изменилось, так что какой смысл говорить снова?
Мы провели этот вечер с моим другом, его женой и их шестимесячной дочкой. Теперь я не мог закрыть глаза без того, чтобы снова не увидеть выражение восторга и изумления на этом хорошеньком детском личике, не слышать звук её невинного смеха, не ощутить снова то странное головокружение, которое я почувствовал, когда Розали, её мать, сказала:
— Конечно, ты можешь подержать её.
Я надеялся, что этот визит изменит настроение Дианы. Вместо этого, он тысячекратно умножил моё, переходящее в почти физическую боль, желание стать отцом, а её оставил равнодушной.
Ну ладно, итак, мы биологически запрограммированы любить детей. Ну и что? Так можно сказать о девяноста процентах человеческой деятельности. Мы биологически запрограммированы получать удовольствие от полового акта, но никто, кажется, не возражает, никто не жалуется, что был обманут злой природой и вынужден делать то, что иначе никогда бы не сделал. В конце концов, если кто-то обстоятельно, шаг за шагом, изложит физиологическую основу получения удовольствия от прослушивания Баха, не предстанет ли это удовольствие примитивной реакцией, биологическим мошенничеством, переживанием столь же пустым, как приход от наркотика, вызывающего эйфорию?