Активная сторона беcкoнечнocти
Шрифт:
— Мой отец построил плот и хочет плыть, — продолжал Шо Велец. — Он хочет предпринять эту экспедицию. Мать говорит, что он перебесится, но я в это не верю. Я видел в его глазах твой сумасшедший взгляд. На днях он отправится, и я уверен, что он погибнет. Так что я собираюсь взять его плот и сплавиться по этой реке сам. Я знаю, что погибну, но мой отец останется жив.
Меня как будто пронзило электрическим током в шею, и я услышал свой голос, произносящий в таком возбуждении, какое только можно себе представить: «Я согласен, Шо Велец, я согласен! Да, да, это будет здорово! Я плыву с тобой!»
Шо
— Я уверен, что, если ты будешь со мной, я останусь жив.
Я не беспокоился о том, останется в живых Шо Велец или нет. Меня подгоняла его смелость. Я знал, что Шо Велеца хватит на то, чтобы осуществить задуманное. Они с Сумасшедшим Пастухом были единственными отчаянными мальчишками в городе. Они обладали тем качеством, которое я считал чем-то немыслимым и неповторимым, — отвагой. Никто другой в нашем городе не мог похвастаться ничем подобным. Я испытал их всех. По моему мнению, все они были вялыми, включая и человека, которого я любил всю свою жизнь, — моего деда. Уже в десятилетнем возрасте у меня не было ни тени сомнения на этот счет. Смелость Шо Велеца ошеломила меня. Мне захотелось быть с ним до конца.
Мы договорились встретиться на рассвете, что и проделали, и понесли легкий плот отца Шо Велеца за три или четыре мили от города, к пещере в зеленых холмах, где река уходила под землю. От запаха помета летучих мышей не было спасения. Мы взобрались на плот и оттолкнулись от берега. Плот был оборудован сигнальными фонарями, которые нам пришлось тут же включить. Под толщей горы было темным-темно, влажно и жарко. Река была достаточно глубокой для плота и довольно быстрой, так что грести нам не приходилось.
Сигнальные огни создавали причудливые тени. Шо Велец шепнул мне на ухо, что лучше вообще не смотреть вокруг, потому что обстановка была более чем пугающей. Он был прав; она была тошнотворной, угнетающей. Огни вспугивали летучий мышей, и они летали, беспорядочно хлопая вокруг нас крыльями. Когда же мы углубились в пещеру, исчезли даже они, остался лишь затхлый воздух, такой густой, что им было трудно дышать. Спустя какое-то время — как мне показалось, через несколько часов — нас вынесло в что-то вроде озерца, довольно глубокого и почти неподвижного. Ситуация выглядела так, как будто русло было перегорожено.
— Мы застряли, — вновь прошептал мне на ухо Шо Велец. — Плот не пройдет здесь, и назад мы вернуться не можем.
Течение в реке было настолько быстрым, что нельзя было и думать о том, чтобы пуститься в обратный путь. Мы решили поискать выход наружу. Я увидел, что если встать на доски плота, то можно достать до потолка пещеры, что означало, что вода дальше доставала до самого ее потолка. У входа пещера была сводчатой, около пятидесяти футов высотой. Напрашивался единственно возможный вывод, что мы находились в верхней части озера, глубина которого составляла около пятидесяти футов.
Мы привязали плот к скале и нырнули, пытаясь уловить какое-нибудь движение воды. На поверхности было влажно и жарко, в нескольких же футах ниже было очень холодно. Мое тело ощутило
— Думаю, что мы близки к смерти, — мрачно сказал он.
Я не разделял ни его мрачности, ни желания умереть и отчаянно искал выход. Глыбы, образовавшие затор, должны были быть принесены течением. Я обнаружил отверстие, достаточное для того, чтобы мое мальчишеское тело могло в него протиснуться. Заставив Шо Велеца нырнуть, я показал отверстие ему. Плот ни за что не смог бы в него пройти. Мы забрали с плота одежду, связали ее в тугой узел и, нырнув, вновь нащупали отверстие и протиснулись в него.
Мы оказались в крутом желобе, вроде тех водяных горок, что бывают в парках аттракционов. Лишайник и мох, покрывавшие его дно, позволили нам довольно долго скользить по нему без особого вреда. Затем мы попали в огромный сводчатый зал, где вода вновь текла и была по пояс глубиной. Мы увидели дневной свет у выхода из пещеры и, побрели наружу. Глубина была недостаточной для того, чтобы плыть; сплавиться по-собачьи тоже было нельзя из-за слабого течения. Не сказав ни слова, мы расстелили свою одежду и положили ее сушиться, на солнце, после чего направили свои стопы в сторону города. Шо Велец был почти безутешен из-за потери отцовского плота.
— Мой отец погиб бы там, — признал он наконец. — Он ни за что бы не протиснулся в то отверстие, в которое пролезли мы. Он слишком велик для этого. Мой отец толстяк, — сказал он, — но, может, у него могло бы хватить сил на то, чтобы вернуться вброд.
Я усомнился в этом. Насколько я помнил, из-за большой крутизны русла течение было удивительно быстрым. Все же я согласился, что взрослый человек, подгоняемый отчаянием, смог бы в конце концов выбраться наружу с помощью веревок и титанических усилий.
Мы так и не разрешили вопрос, погиб бы отец Шо Велеца в пещере или нет, но меня это не беспокоило. Меня беспокоило то, что впервые в жизни я ощутил жгучую зависть. Шо Велец был единственным человеком, которому я когда-либо завидовал. У него было за что умереть, и он доказал мне, что способен на это; у меня не было ничего подобного, и я не доказал себе ровным счетом ничего.
В каком-то смысле, я отдал Шо Велецу первенство. Его торжество было полным. Я склонил перед ним голову. Ему теперь принадлежал город, люди, и он был, как мне казалось, лучшим среди них. Когда мы расставались в этот день, я произнес банальную и вместе с тем глубокую истину:
— Будь их королем, Шо Велец. Ты — лучший.
Я никогда больше с ним не разговаривал. Я осознанно прекратил нашу дружбу. Я почувствовал, что лишь таким образом могу показать, насколько глубокое впечатление он на меня произвел.
Дон Хуан считал, что я в неоплатном долгу перед Шо Велецом, что он был единственным, кто научил меня: чтобы человек понял, что ему есть для чего жить, у него должно быть то, за что стоит умереть.
— Если тебе не за что умирать, — как-то сказал мне дон Хуан, — как ты можешь утверждать, что тебе есть для чего жить? Две эти вещи идут рука об руку, и смерть — главная в этой паре.