Акула пера в СССР

Капба Евгений Адгурович

— Имею право состоять в комсомоле до 28 лет, членским билетом ВЛКСМ очень горжусь и намерен это право реализовывать до самого последнего дня!

— Вот как? Молодишься? Ну-ну. Но ты подумай над этим вопросом. А то в республиканской прессе его печатают — а он даже не кандидат…

— Подумаю.

И чего вызывал? Его задание — и не задание вовсе, а так, чем бы солдат ни занимался, абы задолбался. Я, наверное, сам пока не понял, какие такие нити большой дубровицкой политики затронул. Но вот чисто по ощущениям, недомолвкам, домыслам и слухам — у нас тут готовилась какая-то буря в стакане. Директора крупных предприятий, такие как Исаков, например, в последнее время зачастили в кабинет к шефу. И Привалов вот тоже — названивает…

Тайна, покрытая мраком! Лезть в эту тайну мне пока не хотелось, потому как эти игры — для взрослых дядей. А я — маленький и слабый, не дорос еще до такого уровня.

Мне бы со своими делами наконец начать разбираться! А то по сути ни один из пунктов моего плана так и не был реализован — а время идёт! А потому…

— Владимир Александрович? Это Гера Белозор, из "Маяка"! Помните… Как — сейчас заедете? В смысле — сегодня? Э-э-э-эй, что значит сто двадцать секунд?

Твою-то мать, товарищ Исаков! Но я теперь — воробей стреляный: рюкзак с самым необходимым и крепкие ботинки стояли в шкафу в кабинете. Меня нынче голыми руками не взять! И батарейки запасные, и кассеты с пленкой — я был готов к труду и обороне. Хотели материалы? Будут вам материалы.

На бегу заглянул в кабинет Арины Петровны — она подкрашивала губки карминовой помадой, строя милые гримаски в зеркальце.

— Ариночка Петровночка, я с Исаковым уехал! Шеф в курсе!

— Но последний звонок…

— Последний звонок, сказал, закроют без меня.

— Но…

— Оревуар!

Я прекрасно понимал ее досаду: попросить меня или Даню Шкловского было проще простого. Приходишь в кабинет, говоришь чего надо сделать и чего написать — и процесс пошел. Что у Даниила Давидовича, что у Германа Викторовича имелась в голове четкая взаимосвязь между количеством сданных материалов и размером гонорара. Но имелись в редакции и другие сотрудники… Чаще всего их было не видно и не слышно. Эдакие дамочки постбальзаковского возраста, к которым на хромой козе не подъедешь. Заменить? "Мне отписываться надо, вы что, не понимаете?" Ехать в поле? "Я не взяла с собой обуви, как я в туфлях поеду к комбайнерам, как вы себе это представляете?" На завод? "Ну вы же знаете, какие у меня отношения с Волковым…" Да плевал на тебя Волков! Нет у него с тобой никаких отношений, а то, что ты пять лет назад какую-то бодягу вместо статьи изобразила — так сама дура! Такое чувство, что они не были журналистками — так, канцелярские служащие, которых почему-то заставляют работать в газете. Что характерно — все с профильным образованием. Не то, что мы со Шкловским — самозванцы. Он англичанин, я — историк. Ну как — я? Гера! Ну и я тоже…

В общем — Шкловский на полях, Белозор — на заводах, а бедная ответственная секретарь остается сражаться со всем этим серпентарием. Ну и Стариков. Старикову обычно прилетало больше всех, ведь становой хребет редакции — женщины с химзавивкой - осваивать фототехнику не желали и таскали его с собой нещадно, требуя невозможного. Они, наверное, еще и тексты бы его писать заставили за себя, если бы здесь Женёк не уперся рогом. А что — вполне в их духе. "Пока я пообщаюсь с учителями — вы детей поснимайте, может, еще и опросик сделаете, что вам стоит? Потом мне от руки набросаете пару строк, а я уже красиво всё оформлю". Оформит — это значит и фамилию свою поставит, а Женьку деньги только за фотки пойдут. Умеют люди жить!

"Нива" Исакова стояла у магазина "Юбилейный".

— …семь, шесть, пять… О! Белозор! Можешь, когда хочешь! — и он, ей-Богу, газанул со шлейфом!

Визг покрышек стоял как в "Форсаже" у Доменика Торетто. А еще — транспортник! Технику, по идее, беречь должен! И вообще — я и не знал, что "Нива" так может. Владимир Александрович орудовал на водительском месте всеми руками и ногами, и скалился, и ругался:

— Пролюбить автоколонну! Это кем надо быть? ЗУБРом? Почему, как только человек приходит в ЗУБР и получает первую зарплату,

тут же делается идиотом? Как можно было взять семь машин и отправить через лес без провожатого, рации и банальной карты? Я их сожру, просто сожру… Выделил бензовоз, трубовозы, автокран, два самосвала — пролюбили в лесу вместе с водителями! Как это понимать? И звонят — мол, товарищ Исаков, автоколонна потерялась! Не суки, а, товарищ Белозор? Мне Зареченских не жалко, если человек идиот, его мало что исправит. Ты можешь вот всё, что я говорю, записывать — и в статью свою вставлять, только матюги вырезай, ладно? Мне насрать уже. Это же невозможно работать! Автоколонну пролюбить!

ЗУБР — это Зареченское управление буровых работ. Самые нефтяницкие нефтяники. Деньги гребут лопатой, работают вахтами по двенадцать дней — как черти. Все эти огромные буровые вышки — это их епархия. Без них не было бы белорусской нефти. Впрочем — без УТТ тоже ее бы не было. Снобизм и шапкозакидательство буровиков вошло в фольклор местных нефтяников. Мол, относятся к остальным управлениям Дубровицкого НГДП как к прислуге. Ну, не знаю — по мне так парни как парни. Разные.

— И знаешь, что они мне сказали? — Исаков рвал и метал, обгоняя грузовики на трассе, — Что у них нет транспорта, чтобы найти мою колонну! А пешком они в лес не пойдут! От-ку-да у них возьмется транспорт, если они его про…бывают целыми автоколоннами, а?

Он немного успокоился, открутил стекло и глубоко вдохнул. И вести стал ровнее, а то уже становилось действительно страшно. Сдохнуть в кювете из-за лихости молодого директора — удовольствие ниже среднего.

— Возьми там карту в бардачке. Глянь, как мы к Вышемиру выехать сможем. Там лесной массив от деревни Белый Колодец до самых Хойник. Будем искать! Не смотри ты так, не одни мы ищем. Я все легковушки поднял. Водилы у меня не идиоты в отличие от ЗУБРов. Скорее всего — застряли, там места болотистые, до буровых площадок только-только просеки сделали, их даже на картах нет. Отправят двоих на трассу пешком — вот там нам их нужно и поймать. Кто первый поймал — везет в ближайшую деревню и звонит в управление. Оттуда — сообщают мне.

Я удивленно поднял бровь — мобильников нынче не водилось.

— Вон, рация на заднем сидении, — прочитал мои мысли он.

Действительно, что это я?

Глядя на карту, где были обозначены объекты нашего Нефтегазодобывающего предприятия, я решал — сейчас или нет? Будет ли когда-то более подходящий момент?

— Что ты в эту карту смотришь, как будто фигу увидел?

— Да вот наоборот, Владимир Александрович. Как будто кое-чего не увидел.

— И чего же? — его смуглая жилистая рука лежала на руле, пальцы барабанили по декоративному плетению из заизолированных проволочек.

— Да тут не все месторождения, — пожал плечами я.

— То есть как это — не все? — удивился Исаков. — Эту карту я у Савицкого брал, точнее некуда! Где ты мог другую видеть?

На этот счет у меня была крутая версия. Просто божественная:

— Так в Москве, в архиве. Там калька была, на папиросной бумаге с немецкой карты. Не знаю, как она в личное дело одного из наших партизан попала. Спецотряд НКВД "Славный", слыхали? Остров Веремеевка, мемориал сейчас стоит…

— Да, что-то такое краем глаза читал, в "Маяке", кажется. Так что там с месторождениями?

— Ну так немцы геологоразведочные работы вели в Полесской низменности. Им нефть была нужна как воздух! Добычу организовать не успели — есть даже мнение, что Гомельско-Калинковическую операцию именно поэтому провели, юго-восток БССР освободили чуть не на год раньше Минска. Я думал — это вещи хорошо известные, и наши нефтяники немецкими наработками пользуются, потому как-то особого внимания не обратил на ту карту. Так, какие-то названия хуторов-деревень запомнил…

Исаков резко затормозил, я чуть не ляснулся башкой о панель, дико раскорячившись и ухватившись за дверную ручку.