Акулья хватка (сборник)
Шрифт:
– Вы сказали, что слабоумие - один из двух недостатков. Какой второй?
Усмехнувшись, Роузголд сказал:
– Я ждал, когда вы это спросите. Большинство думают об этом только после пересадки в новое тело. Мистер Джейсон, тела не так безупречны, как я вас убеждал.
Джейсон взглядом 3 0спросил об изъяне, и Роузголд, наполнив стаканы, сказал:
– Не знаю, что-то не так с телом, или это результат пересадки, но когда тело получает мозг и становится активным, оно в порядке только 90 дней или около того.
К концу второго
Джейсон глотнул скотч и напрягся. Он не знал, был ли холод вызван сквозняком или мыслью о его красивом новом теле в виде лужи на обочине. Он почти чувствовал проходящих сквозь него людей, их каблуки и подошвы.
– И что потом?
– спросил он с надеждой.
– Другая пересадка?
– Да, но...
Джейсон рассмеялся. Всегда где-нибудь пряталось "но", и он знал, каким было это.
– Не говорите мне. После определенного числа пересадок мозговые волны изнашиваются, или что там, и не могут быть перенесены. Верно?
Сначала выражение лица Роузголда не изменилось, потом он жутковато улыбнулся и спросил:
– Как вы догадались?
– Ну, это что-то вроде копирования с оригинала, и как все записи, звуки, или мозговые волны в этом случае, ухудшаются. Запись все слабее с каждой пересадкой.
– Совершенно точно. По какой-то причине, которой мы пока не знаем, пересадка их мозга в мозг - мы не используем оригинал - ухудшает экземпляр. Сначала это ничего не значит, но если пересадки повторяются, проявляется на седьмой раз.
Каждый процесс занимает больше времени до седьмого. Тогда он отнимает на 12 или 11 часов больше, чем первый. И хотя нет потерь в памяти или мастерстве, любая работа, физическая или психическая, замедляется.
Роузголд погрузился в молчание, и Джейсон решил, что он снова ушел в пустоту. Но он продолжал.
– На восьмой раз мозги безнадежно разрушены, и субъект все три месяца проводит, уставившись в пространство, как человекоподобное растение.
Еще молчание, пока они изучали друг друга, и снова Джейсон его нарушил:
– Есть какие-то предупреждения, что тело начинает разлагаться?
– О да. Сначала легкое онемение в том боку, который вы обычно не используете. В вашем случае, вы правша, значит, сначала онемеет левый бок.
Когда он совершенно омертвеет, вам станет сложно идти и не будет работать рука, когда вы ослепнете и оглохнете, онемение перекинется на правый бок, и процесс повторится до паралича.
Онемение обычно занимает 48 часов, так что у вас будет много времени, чтобы известить нас, и мы начнем новую пересадку. Иначе вы буквально растаете изнутри в лужу протеина. Молекулы образуют другие цепи, и Алекс Джейсон будет только сгустком углеродных соединений.
Мозг умрет последним, и хоть вы не будете чувствовать боль, зато будете осознавать происходящее, пока он тоже не распадется и не исчезнет. Но если вы окажетесь на пересадочной станции
Роузголд посмотрел на Джейсона, как будто хотел идти, но тот остался сидеть и спросил:
– Девяносто дней - предел?
– Да, если тело эксплуатируется разумно. Не забывайте, созданное тело - живое, и если оно не питается и не отдыхает, то разрушается быстрее.
Джейсон посмотрел в сторону и уставился на руки, как будто они могли ему ответить. Они не ответили, возможно потому, что у него не было больше вопросов.
– Вы готовы?
– спросил Роузголд, вставая.
Кивнув, Джейсон тоже встал и сказал:
– Почему нет? Если вы дадите мне сексуальное тело.
На этот раз Роузголд не улыбнулся. Он остался бесстрастным, ответив:
– Оно будет соответствующим.
– Тогда пошли.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вернувшись в комнату и в новое тело, Джейсон вспоминал трансплантацию, но, как предупреждал Роузголд, не помнил ничего после выхода из офиса. И он переключился на обследование нового тела - узнать, была ли пересадка удачной. Он не знал, потому что боялся посмотреть.
Черт!
Он заставил себя поднять руку и...
Пересадка была удачной!
Он понял это, увидев короткие толстые пальцы на квадратной мускулистой ладони, покрытой смуглой кожей. Прежние были длинными, а цвет - от бледного до розового. Сжав кулак, он смаковал вид перекатывающихся мускулов. По крайней мере, он не стал похож на Роузголда.
Сунув руку под одеяло, он нежно потрогал грудь, улыбнувшись, когда пальцы нащупали мускулы и множество волос, намного больше, чем раньше.
Он рассеяно погладил их, чуть разочарованный тем, что чувствует себя так же. Он не знал, чего ожидал, но...
Вдруг он понял. Нет боли! Впервые за месяцы изматывающая пульсирующая боль, встречающая его каждое утро, пропала. И тошнота, тоже ставшая частью его жизни. Оскалившись, Джейсон решил проверить этот набор клеток, глубоко вдохнул и напряг пресс, как только мог. Это всегда вызывало крутящую боль и кровавую рвоту. Но нет. Нет даже крошечного пузырька.
Он внезапно вскочил, что тоже всегда скручивало живот болью, и не знал, что сказать или думать, когда боли не было. Слов не хватало. Он был писателем, и все же не мог описать восторга. Слова были слишком неопределенными, слишком невыразительными. Джейсон хотел бы быть композитором, и воссоздать чувство в звуках. Или художником, и брызгами красок описать свою неослабевающую радость.
Но ими он не был, а подходящих комбинаций букв для верных слов не находил. Как объяснить чувство пробуждения без боли впервые за месяцы? Как объяснить, что само пробуждение было великим чудом? Как описать ощущение спасенного с виселицы в момент, когда опора уже выбита? Или снова рожденного? Он не мог описать даже себе.