Акванавты
Шрифт:
– Еще не знаю. – Я приладил зеркало и вооружился лупой. – А где получили образование вы, мистер Болл?
– Филадельфия – политехнический. Затем Мельбурн – школа гидрокомбистов.
– Ни разу не был в Австралии. Жаль…
– Туристский континент, мистер Соболев. Кенгуру, бумеранги… Я охотней побывал бы в России.
– Клюква, белые медведи, квас?
– О нет, не надо иронии. Я знаком с вашей страной не только по Достоевскому.
«…запросить… атер… га… – записываю то, что удалось разобрать, – …могу поверить… других…».
Вот и все. Остальной «текст»
– Это написано рукой Пашича, – уверенно говорит Болл, заглядывая в зеркало. – Да, мало…
– Точнее сказать – ничего.
Мы смотрим на листок бумаги, который лежит перед нами. Жалкие, бессмысленные отрывки слов и фраз. «Запросить»…
Я опустил спинку кресла пониже, поставил ноги на радиатор обогревателя и взглянул на часы. Минут через пятнадцать-двадцать нам предстоит «смех Люцифера» – своеобразная реакция нервной системы на восьмую инъекцию препарата ГДФ-19. Между прочим, смешного мало.
Запросить…
– Было бы неплохо чем-нибудь занавесить окно, – нарушил молчание Болл.
– Хорошая мысль. Дельная. Я предлагаю цветную маркизу, снаружи.
– Предпочитаю плотные шторы внутри. Меня смущает любопытство здешних аборигенов.
Я обернулся. Болл прав: за стеклом акварина колыхалась какая-то зеленоватая масса. Я подошел к иллюминатору вплотную. Сквозь стеклянную толщу смотрит черный глазище не менее тридцати сантиметров в диаметре!..
Я много слышал о гигантских кальмарах от знакомых гидрокомбистов и, надо сказать, ничего хорошего. С омерзением разглядываю громадные щупальца, усеянные присосками величиной с кулак. По краям присосок – когтеобразные зубцы. Мощные щупальца упруго и судорожно копошатся, оставляя на стекле мутные натеки слизи. Присоски выглядели на них, как грубый протектор на автомобильных шинах.
Вглядываюсь в громадный зрачок, пытаясь угадать в нем то, чем изобилуют полные драматизма рассказы бывалых глубоководников: тупую жестокость, животную злобу. Но… Из темной глубины живого зеркала на меня глядит что-то ошеломляюще печальное и трогательное… Это правильно, когда говорят, что взгляд спрута напоминает взгляд человека. Взгляд спрута казался мне странно осмысленным.
Щелкнул переброшенный Боллом рубильник. Овал акварина осветился жемчужным сиянием. Кальмар молниеносно выгнул щупальца и отпрянул далеко назад. Теперь, в свете прожекторов, вижу его целиком. Веретенообразное, похожее на ракету тело – сейчас оно было кирпично-красного цвета, – имело в длину что-то около четырех метров, а вместе со щупальцами, пожалуй, и все восемнадцать. Угрожающе вытянув ловчие щупальца (его, должно быть, ослепил внезапный свет), кракен минуту висел над илистым дном, ундулируя ромбовидными плавниками. Затем растаял за пределами освещенного пространства.
Из-за округлого края четвертого бункера появились две жуткие тени и пронеслись мимо – вероятно, кальмары из того же рода гигантов-архитевтисов, что и первый. Однако их размеры произвели на меня удручающее впечатление: если верить собственным глазам, в «территориальных водах» станции свободно разгуливали тридцатиметровые монстры. Где гарантия, что это еще не
– Мне не приходилось иметь дело с этими тварями, – сказал за моей спиной Болл.
– Мне тоже, – признался я. – У Мадагаскара я видел кракена, всплывшего на поверхность, но то был какой-то мелкий полудохлый экземпляр.
– По словам прежних наблюдателей, здесь они водятся в изобилии.
Скверно, подумал я и ощутил пренеприятный зуд в левом плече. Память о черноперых акулах Красного моря… С тех пор я как-то недолюбливаю изобилие.
Болл щелкнул пальцами, рассмеялся. Начинается…
Осмотрев пистолет-пневмошприц, я вылил содержимое двух ампул в стальную обойму, проверил давление в кислородном баллончике и разложил все это хозяйство перед собой на столе. В кончиках пальцев я тоже начинаю ощущать покалывание. То ли еще будет.
Сижу и жду. Рядом в кресле корчится Болл. Восьмую инъекцию нам сделали одновременно, но у него это начинается раньше. Я вижу, каких усилий стоит ему сдерживать «смех».
Собственно, это не смех, а очень неприятное, болезненное состояние, которое сопровождается позывами к беспричинному неудержимому хохоту, начисто лишенному всяких эмоций. Беспричинность пугает и злит, но ничего поделать не можешь – смеешься.
– Нет, Грэг, невыносимо… – произносит Болл сквозь сжатые зубы.
Грэг?.. Ну да, он переврал мое имя.
– Терпение, Свен! Каких-нибудь двадцать минут…
Главное сдержаться, тогда все-таки легче. Но Болл не сумел. Захохотал, как безумный. Громко, болезненно, страшно. Стоит только начать…
Он нашел во мне хорошего партнера. Мы хохотали до слез, до колик в груди. Едва удерживались в креслах изнемогая. Постороннему наш идиотский дуэт мог бы показаться забавным. Для нас это была пытка.
– К черррту!.. – прохрипел Болл почему-то по-русски.
Он, покачиваясь, подошел к одному из мешков, ударом ножа распорол водонепроницаемую оболочку, запустил руку в прореху. Вынул бутылочку виски, плеснул в стаканы мне и себе.
– Пей. Помогает.
О том, что спирт помогает, я знал: вопреки строжайшему запрету врачей некоторые глубоководники считали этот способ подавления «люциферова смеха» наиболее действенным. Что ж, попробую хоть раз, была не была! – Я опрокинул в рот стакан.
Я быстро почувствовал усталость. Действует…
– Остальное – в жертву богам, – сказал я, перевернув бутылочку вверх дном. Остаток виски вылился на пол. – Наш винный запас можно считать исчерпанным, не так ли, Свеч?.. Ну, что же вы молчите?
– Не беспокойтесь, Грэг, мне удалось захватить всего лишь одну. Специально для этого случая.
Надо будет проверить…
Я посмотрел на часы и взял пневмошприц. Болл стянул через голову свитер. Легкий щелчок – и на его загорелой спине появилась еще одна розовая точка. Девятая. На жаргоне глубоководников девятая инъекция называется «поцелуй Эвридики». Поэтично, но слишком много иронии. Я передал шприц Боллу.
Увидев мой красноморский шрам, он присвистнул:
– Полдюйма от сонной артерии… Когда-то вам, коллега, повезло.