Аквариум для сушеной воблы
Шрифт:
— Конечно, еду-у. Твой вечный раб всегда с тобой! — кривлялся Аркашка.
Тут выплыла матушка, наш отъезд вытащил ее из «нирваны»:
— Капи, ты забыла свой амулет! — протянула она мне камень на веревочке, спорить с ней не было никаких сил.
Сегодня Наташкин «Смарт» отказывался нас везти, закончился бензин, мы беспомощно топтались у машины. Тут Мамонтов вздохнул и глубокомысленно произнес:
— Это знак свыше, мы не должны никуда ехать!
— Какой, к черту, знак, бензин забыли залить из-за вчерашней перебранки! — пребывание маменьки сказалось на Мамонте, и ему мерещилась
На наше счастье, из подъезда вывалился Вован с мобильником в руках, и тут же, завизжав тормозами, в сантиметре, от него остановился черный «Мерседес».
— Ну, че, встала Наташкина тарантайка? — Железобетонный Вован не доверял мелким автомобилям. — Садитесь.
Мы полезли в шикарный салон «Мерседеса», удивляя охрану Вовчика и угадывая их немой вопрос: «Когда Цветов успел подружиться с бомжами?»...
Нас лихо выгрузили на Малой Грузинской «У антиквара», дальше мы должны были передвигаться на своих двоих.
— Пошли, что ли... — потянул меня за рукав Аркашка.
Мы нырнули в подвальчик, заставленный всякой рухлядью. На звон колокольчика, раздавшегося после того, как мы открыли дверь, вышел старичок, от его седых волос остался лишь реденький пух, сквозь который просвечивала крышка черепа. Хотя старикашка переступил порог пенсионного возраста около двадцати лет назад, он все еще был в состоянии кланяться посетителям.
— Чем могу служить? — вежливо поинтересовался хозяин заведения, напомнивший мне моего покойного соседа Натана Соломоновича.
— Да, так, мы случайно забрели, посмотрим просто... — нашелся Аркадий.
— Смотрите, сколько душа пожелает, за просмотр денег не беру! — хихикнул старичок и скрылся в подсобном помещении.
Я стала критиковать Найденова, это ж надо быть таким конспиратором, чтобы затащить нас в безлюдную лавку, где нас запомнят и опишут в красках в любом протоколе.
Не успела я как следует покритиковать замашки начальника сыскной конторы, как за моей спиной раздался звон колокольчика, конечно, это был Найденов.
— Вы уже здесь? — вместо приветствия и без всяких шпионских ужимок спросил Колян.
Отвечать, что мы уже здесь, было бессмысленно...
Появился «Натан Соломонович», как я его окрестила про себя, и бросился навстречу дорогому гостю.
— Здравствуй, Коленька, здравствуй, дорогой!
— Приветствую, Моисей Маркович! — искренне радовался встрече сухарь Найденов. — Ну, как, не клюнула еще рыбка на нашу приманку? — видимо, у Найденова с антикваром были свои дела.
Мы с Аркашкой продолжали глазеть на допотопные вещи, кому они могут нравиться, ума не приложу. Ну поставлю я вот этот доисторический комодик у себя в комнате, дальше что? Положить туда свои вещи я не рискнула бы, вон дерево как изъедено червями, вдруг заползут еще куда-нибудь. Да и неизвестно, что хранили в нем прежние хозяева, подтеков-то сколько! Бр-р, мурашки по коже! Нет, не смогу я пользоваться «бэушной» мебелью, пусть даже самой антикварной, образ старухи с клюкой так и будет маячить у меня перед глазами.
А запах? Сплошное тление. Этот комодик поди наблюдал не одну смерть и впитал в себя все грехи и тайны прежних своих владельцев, а, судя по состоянию, их было немало —
— Комод приглянулся? — Моисей Маркович с Найденовым закончили свои обсуждения, и антиквар увидел во мне клиентку.
— Нет! Я не люблю старые вещи. — Меня чуть не тошнило от этого запаха.
— Не такое уж это старье, мадемуазель! — возразил мне Моисей Маркович.
— Ну, если вы считаете, что вещь, прослужившая людям лет двести, не старье, то я спорить не стану! — у стариков свои причуды, недаром про них говорят: «Non compos mentis» — не в своем уме!
— Этой вещи исполнилось ровно... — антиквар театрально сделал паузу, подняв вверх указательный палец, ну, сейчас загнет про «три с половиной столетия»... — исполнилось ровно, вы вольны не верить, но ему ровно две недели сегодня!
Найденов рассмеялся, Аркашка и я стояли истуканами, дедушке пора навестить психиатора.
— Да-да, молодые люди, этот комод родился две недели назад, и дали ему жизнь вот эти руки! Только ш-ш-ш, — старикан приложил палец к губам, — никому ни слова, это я раскрыл вам свою профессиональную тайну и источник моих доходов. От моего подслеповатого глаза не укрылось, что вы не являетесь обожателями старины глубокой!
— Отчего же, — решил подсластить пилюлю дедушке Аркашка, — мне вот этот меч приглянулся, по-моему, это вакидзаси.
— Да, молодой человек, вы правы, это вакидзаси, только отлит он не в Японии, как покажется обывателю, а в Мытищах, одним народным умельцем, не буду открывать вам его имени.
— Но этот комод пахнет какой-то плесенью и пылью, пропитавшей его насквозь, запаха свежего лака нет и в помине! — моему удивлению не было предела.
— Обработал специальным составом собственного производства! — с гордостью воскликнул Моисей Маркович.
— Что ж вы мозги-то людям пудрите? — наивно недоумевал Мамонтов.
— Этот товар выставлен для снобов, ничего не смыслящих в настоящих вещах, но имеющих стойкое желание обзавестись модной сейчас «стариной». Разве на всех хватит по-настоящему антикварных вещей? Правильно, все истинно художественные вещи давно уже перешли в надежные руки. И тем не менее публика неустанно предъявляет спрос на древности, старинные коллекции пополняются новыми предметами, цены растут, а вместе с тем растет и мастерство подделывающих! В музеях еще есть действительно ценные вещи, хотя и оттуда стали тащить по-тихому, заменяя вот такими искусными подделками. Да-да, молодые люди, не обольщайтесь! Пойдемте, я лучше вас чаем угощу.
Резвый старичок поскакал вверх по винтовой лестнице, оставив вместо себя на посту своего племянника Марика, с увлечением читающего ветхую книгу, тоже наверняка искусную подделку.
Мы оказались в святая святых этого удивительного мастера, в его огромной квартире, заваленной всяким хламом. Чего тут только не было! И венские стулья, числом не меньше дюжины, и столы на гнутых ножках, за которые и не усядешься чайку попить, опасаясь перевернуть их, и совершенно немыслимые диваны, обитые парчой. Ну, а про библиотеку можно написать отдельный роман, сразу было видно, что здесь-то и есть все настоящее, а бутафория осталась в гостиной.