Аквариум
Шрифт:
— Второе. — Соседний палец выпрямился и вместе с первым образовал кривоватую латинскую V в центре которой пылал багровый зрачок левого глаза Альбиноса. Его мрачное пламя манило и пугало одновременно. — Второе — это Знание. Безграничное и абсолютное. Вы получите доступ к таким силам, по сравнении с которыми то, чем вы обладаете сейчас, просто ничто. Вы познаете все тайны Вселенной, узрите истинный смысл мироздания, даже сможете заглянуть за край, если, конечно, захотите…
— Так край все-таки есть? — С каким-то суеверным ужасом поинтересовался я, вдруг осознав, что мое полное отрицание
— Узнаете. — Наверное, это должно было звучать загадочно, но равнодушный тон Альбиноса не предусматривал смысловых оттенков речи. Он выставил следующий палец. — И, наконец, третье — это Власть. Тотальная и абсолютная. Не царствование над одной единственной планетой, населенной примитивными червями, а власть над тысячами миров и миллиардами созданий. Раболепных и послушных. Такая власть приносит великое и бесконечное наслаждение, которое будет с каждым мигом расти и никогда, никогда не приестся и не надоест. Это не передать словами, Егор, позволь я покажу.
— Как? — Зачарованно спросил я.
— Приоткрой сознание. Мы не будем в него лезть, обещаю. Просто — маленький канал для информации.
Я приоткрыл. Он показал.
Шок. Разрыв шаблонов. Прозрение. Все, что я знал раньше, все, чем дышал и чему верил, исчезло. Мир перевернулся.
Это длилось не больше секунды, но вместило в себя целую вечность. Сладкую вечность блаженства. Я увидел сотни незнакомых планет, освещаемых светом незнакомых звезд, увидел немыслимые пейзажи и сказочные города, океаны и горы, леса и реки. И еще великое множество пространств, названий которых я не ведал, и которые сложно описать, так как они находились за пределами моего жизненного опыта и знаний.
И в каждом из этих пространств были живые существа. Миллиарды совершенно разных разумных созданий, как практически неотличимых от людей, так и совершенно на них непохожих. Коленопреклоненных созданий. И все они любили меня. Все они боялись меня. Их бытие было построено на этой любви, а смысл жизни заключался в вечном страхе. И я тоже любил их. Их маленькие дела, совершаемые во имя меня, их маленькие жизни ради меня, пронизанные страданием и мукой, и их маленькие смерти с моим именем на устах. Их боль, такая разная, но всегда прекрасная, стремилась ко мне отовсюду неиссякаемыми прохладными потоками, принося невыразимое никакими словами блаженство. Наслаждение от вкуса самого изысканного блюда, греховная сладость самого сильного оргазма, восторженное восхищение самым лучшим произведением искусства, и еще много таких «самых-самых» причудливо слились в этом чувстве, и в тоже время не шли ни в какое сравнение с ним каждое по отдельности. Неисчерпаемая квинтэссенция удовольствия и удовлетворения.
Альбинос прервал передачу, и меня накрыло опустошающее чувство безвозвратной потери. Я даже машинально потянулся к белесой фигуре всем телом, не желая отпускать этот кайф. Мне было мало. Хотелось еще и еще. Идеальный наркотик, вызывающий стойкую зависимость после первого же приема. Я подсел сразу и, видимо, навсегда.
Удивление. Внутри осталось только оно. Удивление
Удивление, ошеломление, шок…
Впервые в жизни мне было предложено конкретное и четко сформулированное будущее. И самым удивительным было то, что это будущее меня более чем устраивало. Я хотел его. Ради того, что я испытал только что, можно пожертвовать чем угодно. Даже совестью. Даже душой. Бесценной и неповторимой, как говорил все тот же Иван. Иван… Да кто он такой, вообще?! Где он есть, когда нужна помощь? Круг, квадрат, трапеция… Добро, зло, тьма, свет. Намек на намеке. Все не то! Все мнимое, все высосанное из пальца. А они пришли и расставили все по местам. Хочешь вот так? Давай!
Я застыл в ступоре, сжался и ждал, когда же наконец тот извечный закон, кем-то заложенный в меня при рождении, чтобы быть суровым пастырем нравственности, проснется и жестоко сбросит меня с этой вершины греховного прозрения. Но этого не происходило, вместо мук совести пришло осознание того, что я полностью вышел за пределы человеческого и больше не принадлежу к роду людскому. Слабые, примитивные создания, среди которых я когда-то существовал, стали чуждыми. Никакого тождества, только презрение и отвращение.
Удивление, ошеломление, шок…
Я чувствовал, что стоящие вокруг меня снова запустили пальцы в мое подсознание, тщательно сканируя горизонт за горизонтом, легко проникая в самую глубь души. Это было похоже на обыск в квартире подозреваемого, когда суровые и высокомерные милиционеры методично пролистывают каждую книгу на полках, простукивают стены, внимательно изучают содержимое помойного ведра и унитазного бачка. Пусть проверяют. Мне нечего скрывать. Нечего скрывать.
Нечего скрывать…
Обыск продолжался достаточно долго. Больше всех старался Бледный, накрывший меня сзади своей широченной согнутой спиной, словно зонтом, и немыслимо изогнувший длинную шею так, что его голова с закрытыми глазами оказалась прямо перед моим лицом. Через мертвую полупрозрачную кожу век я отчетливо видел ритмичные подергивания белесых шаров глазных яблок с кроваво-красными зрачками, которые словно маятник быстро двигались туда-сюда. Наконец, холодные и неприятные прикосновения к самому сокровенному прекратились. Наверное, четверо были удовлетворены, хотя их эмоции, если таковые и имелись, были для меня по-прежнему недоступны.
Они отстранились от меня, снова выставив вперед свое средневековое оружие, и Альбинос сказал:
— Мы ждем ответа.
Все мое естество кричало «Да!», но что-то сдерживало мозг, что-то мешало ему дать сигнал губам и связкам произнести вслух это простое слово. Белый прекрасно видел мою внутреннюю борьбу с самим собой, прекрасно знал мой ответ; ему не надо было даже напрягаться, все было выставлено напоказ. Он снова заговорил, наверное, желая помочь мне официально подтвердить очевидное.