Аквитанская львица

Агалаков Дмитрий Валентинович

Это был голос разума, но что до него бесстрашным авантюристам? Они прошли огонь и воды, но теперь им хотелось еще и медных труб. Они желали триумфа и того, что ему сопутствует. Добычи! Великой добычи! А Дамаск, как и Багдад, самый богатый город Востока, притягивал и манил к себе уже одним своим названием. Где лучшие оружейники мира? В Дамаске. Где самые богатые золотых дел мастера? Тоже в Дамаске.

Людовик хмурился и хмурился, выслушивая одно предложение за другим, поступающие от французских, немецких

и иерусалимских баронов. Идея бросить все силы на Дамаск так увлекла их, что они перекрикивали друг друга. Робера де Краона и поддержавшего его Раймона де Пюи оттерли и забыли о них. Все желали выступить как можно скорее. Но необходимо было выслушать двух главных лиц действа, которое называлось крестовым походом, — Людовика Седьмого Капетинга и Конрада Третьего Гогенштауфена.

И тут юный Балдуин не растерялся:

— Я предлагаю возглавить иерусалимских баронов и пятидесятитысячное войско моего королевства его величеству благородному Конраду Гогенштауфену!

Этим предложением юнец сразил пятидесятилетнего германца наповал. Ему давали возможность поквитаться с проклятыми сарацинами и тем самым реабилитировать себя как полководца. Конрад принял предложение, и все взоры обратились на Людовика Седьмого. Его бароны уже глотали слюнки, грезя о богатствах Дамаска, но что скажет их король?

Иерусалимская цитадель замерла в ожидании — король Франции принимал решение…

— Значит, Дамаск? — с усмешкой спросила мужа Алиенора, когда они ужинали вместе — эта формальная процедура исполнялась скорее для свиты, чем для самих супругов.

— А чем плох Дамаск? — спросил король, поедая бобы с овощной приправой, — блюдо в высшей степени бедное и аскетичное.

Король старательно постился и не пропускал ни одной службы, если только его не отвлекали дела будущих баталий.

— Да нет, Дамаск всем хорош, — обгладывая куриную ножку, с обворожительной улыбкой заметила королева. — Говорят, один из самых богатых городов на земле!

— Что ты этим хочешь сказать?

Она подарила ему еще одну улыбку.

— Да только то, что твои бобы и черствый хлеб плохо сочетаются с желанием как можно скорее погрузить руки в кладовые дамасского халифа!

— Мы идем воевать против мусульман, и его кладовые тут ни при чем! — резко отозвался Людовик. — Это священная война!

— Ну конечно! — с вызовом рассмеялась Алиенора. — Даже твои тамплиеры, и то сказали тебе, что нападение на Дамаск — ложный ход. Добавлю от себя: еще один твой ложный ход, Людовик. Мальчишка Балдуин желает расширить границы своего королевства и вместе со своей матерью использует вас. Мне, женщине, и то ясно это, как день. А случится неудача — все магометане Азии набросятся на нас.

— Ты злишься, что я не стал освобождать Эдессу? — усмехнулся он. — Это твое право, Алиенора.

— Да, я

злюсь, что ты отказался от первоначального плана. Но ненависть к моему дяде Раймунду Антиохийскому ослепила тебя. Заставила совершать глупость за глупостью. Может быть, ты оглох, но я слышала своими ушами, как Робер де Краон предостерег сегодня всех вас, отважных вояк: напади вы на Дамаск, халиф может пойти на крайний шаг и объединиться с султанами Алеппо и Мосула, своими заклятыми врагами, и что вы тогда будете делать?

— Он не успеет, — тоже с усмешкой ответил Людовик. — Мы раньше возьмем столицу Дамасского царства и сделаем из города новый христианский оплот на Востоке.

— И поскорее запустите руки в золотые сундуки дамасского халифа, — вновь съязвила она.

Краска гнева ударила в лицо королю.

— Если бы я не послушал тебя и воспользовался бы предложением Рожера Сицилийского, не было бы ни жертв, ни затрат. А так благодаря тебе я разорил Францию! И нет ничего позорного в том, что я хочу восстановить свою казну за счет казны неверных, вместо того чтобы по возвращении домой обкладывать свой народ новыми налогами!

В этом вопросе Людовик был прав, но Алиенору эта правота остановить не могла. Она подняла кубок и сделала глоток вина.

— Не верю тебе, — покачала она головой. — Поплыл бы ты на кораблях Рожера, так случился бы шторм и половина твоих судов потопла. Или бы напали пираты, или произошло извержение вулкана, или землетрясение. Или корабли Рожера оказались бы худыми! — Ее так и распирало. — Со своим мастерством управлять армией ты бы обязательно нашел на свою голову приключения, и все кончилось бы новой неудачей.

Людовик поднял глаза на жену — его взгляд был тяжелым и непримиримым:

— Главное приключение, которое я нашел на свою голову — это ты, Алиенора. Ты — моя главная неудача. Не было бы тебя в моей жизни, мир вокруг меня был бы куда светлее!

Но тут зарделось и ее лицо. Обтерев руки, она отбросила салфетку прочь.

— Не было бы меня в твой жизни, ты, может быть, так и не узнал бы, что такое любовь!

— И ненависть в том числе! — горячо воскликнул он.

Алиенора встала. Слуг давно и след простыл — никто не хотел в такие минуты подвернуться под руку королю и королеве.

— Ненависть — это неизбывная тень, которая тянется за спиной у любви! Берешь одно, бери и другое! А еще лучше — просто не оглядывайся!

Прихватив платье, она двинулась к дверям. Людовик тоже встал.

— Алиенора! — окликнул он ее.

Королева остановилась.

— Алиенора…

Она обернулась:

— Что еще, ваше величество?

— Любви в моем сердце пока что больше, чем ненависти, — нашел в себе силы проговорить он.

— Делай с ней, что знаешь, — ответила она и вышла.