Алая аура протопарторга
Шрифт:
Затрещали крылья, мелькнул острый крюк багра, и сосед Фрола, подхваченный под плечо, взмыл из строя. Трепеща перепонками, Тормошило завис над чёрно-зеркальной гладью и дважды макнул провинившегося в смолу.
– В строй!
Чёрная, как негр, душа, подвывая от боли, вскарабкалась на мост и заняла своё место.
– Продолжать движение! – с ненавистью скомандовал Тормошило и спланировал на основание одной из опор, где, свесив копыта, сидел ещё один бес-загребала по кличке Собачий Зуд.
– Зря ты… – равнодушно заметил он опустившемуся рядом
– С ними иначе нельзя, – отвечал ему нервный Тормошило. – Им поблажку дай – роги отвернут в два счёта… А что, Хвостач здесь?
– В город полетел, – отозвался Собачий Зуд, притапливая багром высунувшуюся из смолы грешную голову. – Насчёт дёгтя…
Тормошило насупился.
– Скурвился Хвостач, – мрачно сообщил он. – Как тогда начальником поставили – так и скурвился…
Собачий Зуд притопил ещё одного грешника и с любопытством поглядел на товарища:
– А что у вас с ним вышло-то?
– Да не с ним! – с досадой сказал Тормошило. – Третьего дня дежурю в реанимации… Ну из-за этого… Да ты его знаешь! Там взяток одних… Всё никак помереть не может!
– Ну-ну!
– Ну вот, стою, жду, багорик наготове… И вдруг – фрр! – влетают…
– Кто?
– Да эти… пернатые… с Чистилища! Один зелёный, с первого уступа, а второй, не знаю, с седьмого, что ли?.. Блестящий такой, надраенный… «О, – говорят, – а ты что тут делаешь?» – «Как что, – говорю, – грешника жду». – «Ты что, – говорят, – угорел? Грешника от праведника отличить не можешь?» – «Это где вам тут праведник, – спрашиваю, – это он, что ли, праведник? Вы на душу его посмотрите: копоти клок – и то чище!..» А они, представляешь, в рыло мне смеются: ладно, говорят, отмоем… А? Ничего себе?
– Д-да… – Собачий Зуд покрутил головой.
– Ну я разозлился, врезал одному багром промеж крыл… Короче, я – на них телегу, а они – на меня…
Собачий Зуд слушал, сочувственно причмокивая и не замечая даже, что во вверенном ему квадрате из смолы торчат уже голов десять с приоткрытыми от любопытства ртами.
– Ну а душа-то кому пошла?
– Да никому пока… – расстроенно отозвался Тормошило. – Опять откачали… Может, ему мученик какой родственником приходится, откуда я знаю!.. Нет, но ты понял, что творят? Начальнички…
– А Хвостач, значит, связываться не захотел?
Тормошило открыл было рот, но тут сверху послышался треск крыльев и звонкий поцелуй пары копыт о каменное покрытие моста. Головы грешников мгновенно спрятались в смолу.
– О! – Скривившись, Тормошило кивнул рогом. – Лёгок на помине. Сейчас начнёт орать, почему колонна без присмотра…
Над гранитной кромкой показалось ликующее рыло Хвостача.
– Эй, загребалы! – позвал он. – Посмеяться хотите?
– Ну? – осторожно молвил Собачий Зуд.
– У Харона ладью угнали! – распялив в восторге клыкастую пасть, сообщил Хвостач. – Ох и начнётся сейчас!.. – Ударил крыльями и понёсся ласточкой к следующей опоре.
Загребалы ошарашенно переглянулись.
– Бардак… – безнадёжно изронил он и притопил со вздохом очередного не в меру любопытного взяточника.
Глава 4
Командированные
Грязный отвратительный буксир, впряжённый в допотопную ржавую баржу, стоя, можно сказать, на месте, с тупым упорством рыл зеленоватую волжскую воду. Злобился и ворчал бурун. На баке над распростёртым телом товарища стояли и беседовали два матроса. Один – коренастый, насупленный, весь поросший густым проволочным волосом. Другой – румяный красавец с придурковатым, навсегда осклабившимся лицом.
– Ишь! – злобно цедил коренастый, с завистью глядя на привольно раскинувшееся тело. – Залил зенки с утра – и хоть бы хны ему!
– Да тебе-то что?
– Мне – ничего. А тому, кто на его место придёт, думаешь, сладко будет с циррозом печени? Надо ж немного и о других думать!
– Мнится: ангельские речи слышу, – глумливо заметил румяный. – А сам-то что ж ревизоршу багром закогтил? Всех ведь, считай, подставил!
Коренастый насупился, закряхтел.
– Не устоял, – сокрушённо, со вздохом признался он. – Да и домой что-то потянуло…
Капитан (громила с длинным равнодушным лицом), возложив татуированную длань на штурвал, нехотя доцеживал сигарету. Гладкие волны, как в обмороке, отваливались от мерзкого судна.
Ничто, казалось, не предвещало грозы, когда из безоблачного неба пала с шелестом разящая чёрная молния. Ударом ветра развернуло линялый флаг и сохнущее на снастях бельё. Матросы остолбенели. На палубе, распялив кожистые крылья и злорадно скаля клыки, стояло адское создание с шерстистым уродливым ликом.
– Отцепляй, в превыспреннюю, баржу! – гаркнуло оно капитану, ударив в настил чёрным от смолы багром.
Спящий на баке матрос приподнял всклокоченную голову, поглядел заплывшим глазом – и снова заснул. То ли крылатый бес был ему уже знаком по белой горячке, то ли матросик принял его спросонья за кого-нибудь из команды.
На обветренных скулах капитана обозначились желваки. Двумя пальцами он изъял изо рта окурок и, выщелкнув его за борт, процедил:
– Борода, штурвал прими…
И, не сводя с адского творения неприязненных глаз, спустился по железной лесенке на палубу. Безбоязненно приблизился почти вплотную.
– Что за дела, Хвостач? – угрожающе выговорил он, подавая звук несколько в нос. – Там ты меня доставал, здесь достаёшь… Что за дела?
– Баржу отцепляй, – ласково повторил гость из бездны.