Алба, отчинка моя…
Шрифт:
Понятное дело, крестьянин поразмыслит, утопая в вишневом и сливовом соке: почему я должен фруктовым добром свиней поить? Хм, кальвадос «Молдова» — 12 рублей… А у меня чем хуже кальвадос? Или я уже не молдаванин? Сок сливал в бочку, добавлял ведро сахару — перевыполнил норму на сахарной свекле, и фабрика выдала мешок-другой, — и получался у него такой, граждане, кальвадос, что о водке и вспомнить некогда было до следующего урожая…
Как-то в Ааму прибыл лектор. Лекторы из Кишинева, как прежде, бывало, уполномоченные районного масштаба, прибывали сюда просвещать народ, но уже не только в сфере социологии, а и в сфере морали и нравственности.
В Ааму очень любили
— Сколько у вас командировок? — первым делом спрашивали в канцелярии председателя. — Давайте отметим, — после чего приезжий был волен идти на все четыре стороны: на ферму, на краму [13] , на склад или на сушилку табака.
Этот лектор приехал сюда впервые. Ступив ногой на землю Ааму, он восторженно протянул:
13
Крама — пункт переработки винограда.
— А-а-му-у! — и тут же заметил, что по певучести языка молдаване могут потягаться даже с эстонцами. Приехал он сюда прочитать колхозникам лекцию о развитии культуры вообще и о настоятельной потребности ее роста именно здесь, в Ааму.
По дороге в сельсовет он успел уточнить, имеется ли в селе народный театр. Нет?! Как же так, почему? Объяснили: нет вентиляции в Доме культуры. Ах, и из-за этого зачахли все кружки самодеятельности? Боже мой, да здесь, в южной местности, надо выводить людей из-под крыш! Почему бы не организовать театр под открытым небом? Древние греки додумались, а мы, в двадцатом веке… такое отсутствие инициативы, ах, какой недочет! И грейдеры есть, и бульдозеры… Да стоит пригнать технику, вы не узнаете свое Ааму!
Потом, как человек обстоятельный, он обошел село, за два дня познакомился с особенностями местной архитектуры, ландшафтом, посетил местный универмаг, среднюю школу, где педсовет ломал голову, как быть с первым классом: открывать или подождать годик — в переписи всеобуча числилось всего шесть будущих учеников. Полюбовался лектор лазуревыми домиками колхозников, но особенно взволновал его здешний овраг, который начинался от бывших Трех Колодцев, от самого «панно достижений», и разрезал Ааму пополам. На маршруте за лектором неотступно следовал баянист, муж заведующей Домом культуры.
Очутившись на дне этого оврага, подковой огибавшего центр села, приезжий воскликнул:
— Взгляни, брат, каков рельеф местности! Самой природой он уготован под натуральный амфитеатр!
Но баянист пожаловался.
— Вы правы, дружище, но мы связаны по рукам и ногам — всю инициативу душат синька и дрожжи. Материал незаменимый — стимулирует и воображение, и дух, настоящий допинг — синька для декораций, дрожжи для кальвадоса, сиречь вдохновенья. Но на месте не производится, а ввозится с гулькин нос. Никто не желает всерьез заняться импортом, один старьевщик пыхтит, Васька Тюлькин.
— Ну, синька синькой… — возразил лектор. — Допустимо, как самостийное художественное средство, деталь, так сказать, самобытной народной культуры. Но дрожжи? Прости, дорогой, это же химия! Какую глубинную взаимосвязь ты находишь между эстетикой и алкогольно-фруктовыми напитками?
Заметим, правда: до рождения этой мысли, как и идеи о театре на манер античного, лектор лично отведал разных местных кальвадосов, один из них они прихватили с собой.
— Так ты говоришь, он персиковый? — сбившись с мысли, спросил лектор. —
«Персик» горел. Лектор ахал, удрученный:
— Сволочь, горит! Туши! Там что-нибудь осталось?
Отхлебнул, поперхнулся:
— Жжет, дрянь! И жареным несет… Ух!.. крепкая, — содрогнулся он, продолжая — Неужели вы, как баянист, работник культурного фронта, регулярно смешиваете все эти жидкости? Такое не для меня. По мне лучше отдать все свои фрукты свиньям.
Баянист ответил:
— Мы свиней не держим… Простите, пожалста, у нас… У меня жена вегетарианка.
Услышав такое, лектор сел, можно сказать, на своего объезженного конька.
— И правильно поступает ваша супруга. Вегетарианцы — наше будущее. Знаете ли вы, что наш мозг ненавидит почки, из-за того, что они, почки, не в состоянии процедить все жидкости, которые мы в себя вливаем. Великое дело — вода! Пьющий воду относится к потребляющему горячительные напитки так же, как вегетарианец — к пожирателю мяса. Когда человек не в меру воспламеняется, чем он заливает пожар внутри? Благодатной ключевой влагой!
Баянист перебил его:
— У нас, простите, свой рецепт… В таких случаях в рот страдальцу выжимается свежий помет молодой лошади. Слыхали, нет? На себе испытал — как рукой! Правда, в Ааму осталась одна молодая лошадь — Буланый у Тюлькина-Синилькина. Так Васька держит его помет в холодильнике, в свежем виде, как салат.
— Вот и я говорю, — подхватил лектор, — почкам надо помогать. Ибо если мозг воспламенится… Простите, всё-всё… Довольно, не наливайте… Гм-гм. Ну, только ради вас. А теперь, прошу, продолжим изучать ландшафт. По дороге я вам объясню, дорогой баянист, с чем сопряжено превращение в человеческом организме сладкого фруктового сока в бесцветную жидкость.
Так, рассуждая о том о сем, они и очутились над упомянутым оврагом, который словно подкова на пороге дома сапожника.
— Да разве это овраг? — восхищенно развел он руками. — Скромничаете! Ах, какой амфитеатр, какой обзор! Гончаров даже роман такой написал — «Овраг»… то есть этот, как его… «Обрыв»! Но все действие там происходит в овраге… Спустимся, осмотрим? Подержите, музыкант, мой портфель… Да-да, именно вы правы, дорогой. Ай-я-яй, как все мы забыли, что «веритас» — это истина, ведь сию минуту она мне открылась: здесь Эсхил и Софокл должны зазвучать в первозданном виде! — И опять его понесло: — Театр под открытым небом надо основать в этом овраге.
На баяниста пахнуло из глубокой расщелины прохладной сыростью, и ему стало грустно, как в песне. Где-то неподалеку застучал дятел.
— Знаете, товарищ лектор, я бы попросил вас еще остановиться на другом важном факторе: человеческое имя… В последнее время у нас как-то странно стали называть новорожденных, тут какое-то противоречие. Конечно, имя — дело сугубо интимное, полюбовное, если можно так выразиться. Правда, у меня самого детей нету: жена, знаете, вегетарианка. Она решила, и я согласился: ребенок будет мешать нашей культурной деятельности. Мы и планируем его, когда досуг увеличится. А вот из среды более некультурной стали называть своих детей… Ну, что значит, например, «ПИКУП»? По-русски «пикуп» — это проигрыватель. И что, это имя для человека? Или думают, если имя звучит необычно, так и ребенок вырастет не как все? Проигрыватель чего, кого? Кому он будет проигрывать! Или, скажем, у моего братика младшего, он — пчеловод… У него родился тоже сын… Мужчина ведь, слышите? Понимаете меня?