Алчность и слава Уолл-Стрит

Стюарт Джеймс

Когда в январе переговорная команда Drexel прибыла в Вашингтон, Линч, Старк и другие в КЦББ ожидали, что те наконец примут позу просителей, жаждущих снисхождения. В конце концов фирма только что признала себя виновной в шести преступлениях и согласилась выплатить крупнейший штраф в истории законов о ценных бумагах. Линч с самого начала дал понять, что, если Drexel не признается в правонарушениях, никакое соглашение об урегулировании достигнуто не будет. Однако Блэк, разговаривая в своей обычной гнусаво-хныкающей манере, утверждал: «Мне не известно, что [в Drexel] были какие-либо проблемы». Юристы КЦББ были огорошены. Блэк несколько раз

повторил, что никаких признаков правонарушений он не видит, и добавил (как утверждают юристы КЦББ, весьма заносчиво), что для достижения какого бы то ни было соглашения «им» потребуется намного больше доказательств со стороны КЦББ.

Позиция Блэка взбесила не только сотрудников управления по надзору, но и членов Комиссии. КЦББ нанесла ответный удар, настаивая в дополнение к другим своим требованиям, что Милкен и Лоуэлл должны быть уволены, что Drexel должна быть отстранена от андеррайтинга бросовых облигаций на два года, и – требование, приведшее Блэка в ярость, – что офис в Беверли-Хиллз должен быть закрыт и переведен в Нью-Йорк. Ни на одном из этих условий, не считая пункта об увольнении Милкена, Линч изначально настаивать не собирался, считая их не более чем, так сказать, предметами торга. Но теперь члены Комиссии были так рассержены, что решили не делать никаких поблажек и требовали выполнения всех условий без исключения.

Блэк продолжал упорно отнекиваться, и в КЦББ окончательно утвердились в мысли, что его миссией является срыв урегулирования с Комиссией, который в свою очередь привел бы к аннулированию сделки о признании вины. Джозеф так не считал; он не думал, что у Блэка на уме нечто подобное, – тот, по его мнению, просто придерживался присущего ему стиля ведения переговоров, который состоял в максимально возможной агрессивности по отношению к противоположной стороне. Но переговоры были близки к провалу, и он вылетел в Вашингтон для встречи с Линчем.

Джозеф был сама рассудительность. Он устал от борьбы и хотел оставить весь этот кошмар позади. «Мэри, – начал он, – давай начистоту. Ты хочешь закрыть Drexel? Или ты пытаешься установить новые стандарты обеспечения законности, призванные стать эталоном для целой индустрии? Потому что если ты решил закрыть нас, мы не пойдем на мировую с Руди Джулиани. Пусть нас привлекают к суду на основании RICO. Пусть будет так. Но если ты хочешь ввести эталон правоприменения, то это и наша цель. Так на что же ты рассчитываешь?»

«На второе, – ответил Линч. – Мы не пытаемся выставить вас из бизнеса. Мы не стараемся наказать вас сверх того, что вам суждено». Джозеф согласился отстранить Блэка от переговоров и напряженно работать ради достижения соглашения. Теперь отношения между Джозефом и Линчем казались столь благоразумными и конструктивными, что каждый из них думал, насколько иначе могло бы все обернуться, прийди они к взаимопониманию два года тому назад, когда их первоначальные переговоры вылились в бесполезный обмен колкостями.

По достижении согласия между Линчем и Джозефом и отстранении Блэка переговоры сдвинулись с мертвой точки. Сорт и Чанненбаум смогли убедить Линча и его коллег в том, что ситуация внутри Drexel не отличается постоянством и что любое проявление мстительности по отношению к Милкену может разрушить зыбкую поддержку урегулирования. КЦББ согласилась снять свои требования о переезде офиса из Беверли-Хиллз и об отстранении Drexel от андеррайтинга бросовых облигаций. Однако относительно судьбы братьев Милкен она не смягчилась:

те должны были уйти прежде, чем КЦББ примет к рассмотрению тот или иной вариант соглашения. В этом вопросе Джозеф, понимая, что пришло время сообщить обо всем Милкену, взял дело в свои руки. Как и в тот день, когда правление проголосовало за признание вины, Джозеф позвонил Милкену в Беверли-Хиллз.

Милкен начал разговор с рассказа о том, что для него настали трудные времена, что его детей зверски избили в школе, что их обзывают преступным отродьем. Джозеф не знал, верить услышанному или нет. «Майкл, я знаю, что у тебя куча проблем, – сказал Джозеф, а затем перешел к главному. – Для меня лучше, чтобы ты ушел в отставку и мне не пришлось бы тебя увольнять. Но выбор за тобой. Какой вариант тебя устраивает?»

Милкен, казалось, был ошеломлен, хотя его уход изначально считался одним из непременных условий сделки о признании вины с Drexel. Он тоскливо проговорил: «Я думал, что буду работать здесь всегда». Но он согласился уйти вместе с Лоуэллом в отпуск и в конечном итоге уволиться по собственному желанию, избавив Джозефа от тягостной необходимости их увольнять. Собеседники сошлись на том, что о деталях договорятся адвокаты, и попрощались. Это был их последний разговор.

В Манхэттенской федеральной прокуратуре царило ощущение перемен и потребности в безотлагательных действиях. Джулиани хотел до своего увольнения из ведомства завершить дела Фримена и Милкена. Он сказал Брюсу Бэрду, что крайне огорчен отсутствием прогресса в деле Фримена. Адвокаты Фримена упорно добивались такого варианта урегулирования, который означал бы отказ от уголовных обвинений в обмен на улаживание соответствующих претензий со стороны КЦББ, и Джулиани предупредил Бэрда, что он всерьез обдумывает такую возможность, исходя из того, что уступку Фримену с лихвой компенсировало бы осуждение Милкена.

Картушелло, Кэрролла и других сотрудников прокуратуры, работавших с делами Милкена, Фримена и Princeton-Newport, терзали дурные предчувствия. Дело Princeton-Newport, успешное производство по которому могло в итоге вынудить Ригана, Ньюберга и других обвиняемых капитулировать и сотрудничать, до сих пор не было передано в суд. Это означало, что прорыв в следствии по делу Фримена пока невозможен. Но что касается дела Милкена, то Кэрролл решил вновь обратиться к лагерю последнего, несмотря на то, что его представители по-прежнему держались на публике откровенно вызывающе. Он позвонил Литту в Williams&Connolly и начал предварительные переговоры, к которым, что его приятно удивило, вскоре присоединился Лаймен. Это значило, что Милкен – возможно, в первый раз – относится к переговорам серьезно.

Однако переговоры застопорились, когда Милкен стал настаивать, что непременным условием того или иного варианта урегулирования является предоставление Лоуэллу иммунитета. Джулиани испытал глубокое разочарование. К его чести, он обуздал поспешные попытки завершить дела до его ухода в отставку. О прекращении дела Фримена до осуждения Милкена, призванного, так сказать, смягчить удар, не могло быть и речи. Джулиани ушел в отставку в конце января 1989 года и сразу же подвергся нападкам за ведение дел со стороны милкеновской «пиар»-команды. По мере того как кампания против него набирала обороты, дела Милкена и Фримена становились наиболее широко освещаемыми в масс-медиа неудачами в его в целом выдающемся послужном списке.