Алехин
Шрифт:
На вопрос о значении теории шахмат Алехин высказался так:
«Нет сомнения, теория значительно расширяет опыт в условиях самостоятельной работы. Однако верить ей слепо и полагаться исключительно на нее не рекомендую: теория далеко не безошибочна и не всеобъемлюща. Надо стараться, чтобы теория шахмат не мешала мыслить самостоятельно…» И дружески прощаясь, между прочим, посоветовал:
«…Всегда старайтесь подбирать для себя партнеров посильнее, это многому научит…»
С. Шишко вспоминает свой первый визит к Алехину:
«…Жил он тогда в двух шагах от студии в одном из переулков, выходящих на Тверскую улицу (Леонтьевский переулок, 22. — Ю.Ш.). На мой звонок дверь
Здесь автор книги должен прервать воспоминания С. Шишко и дать пояснение. Дело в том, что первая жена Александра Алехина упоминается лишь в пересказываемой статье. Подтверждений этому не было, никто ничего определенного о ней сказать не мог. Собирая материалы к рукописи, автор книги исследовал и этот вопрос. Архивные документы свидетельствуют, что первой женой Александра Алехина была Александра Лазаревна Батаева, вдова, работавшая делопроизводителем, а брак между ними был зарегистрирован в Москве 5 марта 1920 года. Видимо, совместная их жизнь в квартире № 3 дома 22 по Леонтьевскому переулку началась несколько раньше. Но брак этот оказался довольно коротким и примерно через год был расторгнут.
Теперь вернемся к воспоминаниям С. Шишко и познакомимся с его впечатлениями о визите к Алехину в конце 1919 года.
«…По приглашению Алехина мы тотчас же уселись за шахматы.
Алехин с женою занимал комнату метров 18–20. Обстановка и убранство комнаты были весьма незатейливыми. Посредине комнаты, под висячей лампой — небольшой квадратный стол. Слева у стены — чистенькая, опрятная кровать, напротив — ковровая кушетка. Кроме этого, в комнате была этажерка с книгами, небольшой комод с зеркалом — вот и вся мебель. В комнате было чистенько и уютно.
Большим наслаждением была для меня игра с Алехиным. Он показывал не только мастерскую игру, но и образцовое спортивное поведение за шахматной доской. Играя в шахматы, Алехин держался непринужденно, не позволял себе каких-либо возгласов, не оправдывался при неудачах и, казалось бы, внешне вовсе не реагировал на результаты. В этот день мы с Алехиным сыграли, пожалуй, не менее 30 партий. Я припоминаю, что 4–5 партий выиграл я (очевидно, в тех случаях, когда мой грозный противник прибегал к слишком рискованным экспериментам), примерно столько же партий закончилось вничью, остальные выиграл Алехин, в подавляющем большинстве — в эндшпиле…»
С. Шишко вспоминал, что до этого он в студенческие годы часто играл с сильнейшими шахматистами Харькова: Розановым, Рудневым, Фокиным, Избинским, Лизелем, Баллодитом, Поповым, отлично знавшими теорию и имевшими турнирный опыт, в том числе во встречах за доской с Чигориным и Шифферсом, но «искусство харьковчан явно и во многом уступало искусству Алехина. В его игре… поражала неисчерпаемая фантазия! Это особенно чувствовалось в концах партий».
В середине сентября Гардин предложил Шишко и Алехину занять вакантные места в штате студии и привести в порядок запущенное делопроизводство киношколы. Занимались они этой работой целыми днями, до начала вечерних студийных занятий. А когда дела в канцелярии были налажены, возникали разговоры на посторонние темы. «…Я убеждался, — писал С. Шишко, — в том, что Алехин — человек большого кругозора, начитанности и знаний, особенно в области гуманитарных наук. Однажды, перебирая документы студентов, я наткнулся на анкету Алехина. Привожу запомнившиеся мне вопросы с ответами Алехина: Вопрос: Назовите трех русских художников (безотносительно к жанру), наиболее близких вам.
Ответ: Суриков, Левитан, Врубель.
Вопрос: Назовите три любимых вами оперы.
Ответ: «Кармен», «Тристан», «Пиковая дама».»
Заканчивая свои воспоминания, Шишко так их подытожил:
«…Следует отметить, что за какое бы дело Алехин ни
О присущей Алехину феноменальной памяти свидетельствует случай, произошедший во время его работы в студии кинематографии. Однажды в декабре 1919 года в студию зашел пожилой человек и спросил, может ли он видеть кого-либо из учебной части.
— Да, гражданин Полуэктов, я вас слушаю, — отвечал Алехин.
— Мы с вами… знакомы? — растерялся посетитель.
— Четыре месяца назад, 17 августа, — сказал, улыбаясь, Алехин, — вы заказали в аптеке Феррейна лекарство по рецепту врача Заседателева для больной горлом вашей дочери Анны шести лет. Я стоял в очереди за вами и слышал ваш разговор с фармацевтом.
Посетитель вскинул на собеседника удивленные глаза.
— Тогда вы носили пенсне в роговой оправе, — продолжал Алехин. — Вы достали из левого бокового кармана серый бумажник крокодиловой кожи…
— Да-да, конечно, — пробормотал гражданин Полуэктов, испуганно глядя на молодого человека.
Такие удивительные случаи впоследствии не раз повторялись.
Однако Александру Алехину не довелось закончить школу кинематографии. В первоначальной стадии ее работы возникало много организационных неурядиц, занятия переносились в другие здания и вообще порой надолго прерывались. Появилось свободное время, и Алехин, разумеется, использовал его для любимого занятия — шахмат.
Осенью 1919 года московские шахматисты, не имея клуба, встречались на частных квартирах. Особенно радушно их принимал у себя в Большом Афанасьевском переулке Борис Васильевич Любимов, активно участвовавший до революции в различных состязаниях. Здесь вместе с другими ведущими шахматистами столицы нередко бывал и Александр Алехин. Однако частые командировки гостеприимного хозяина, инженера-путейца, вынуждали искать другое пристанище для встреч за шахматной доской. Вскоре основной базой былого шахматного кружка стала квартира Г. Д. Бермана в доме № 23 на Пречистенском (Гоголевском) бульваре. Она была довольно обширной, и здесь проводились матчи, турниры. Наряду с Н. Д. Григорьевым, Н. И. Грековым, Н. М. Зубаревым, Н. М. Павловым-Пьяновым, X. К. Барановым сюда приходили и менее известные московские шахматисты.
Появившись в стенах этой квартиры, вспоминал Владимир Константинович Лезерсон, ставший к 1972 году кандидатом технических наук: «…А. А. Алехин сразу же активно включился в шахматную жизнь. Он почти ежедневно посещал кружок и принимал участие в легких турнирах, в которых почти всегда занимал первые места…»
«Алехин был очень приветливым человеком, без тени гроссмейстерской важности, самовлюбленности. Он охотно играл легкие партии с шахматистами, заведомо уступавшими ему в силе, рассматривал и анализировал партии и отдельные позиции, показывал свои. Как-то он показывал нам свою партию с Дурасом из турнира в Мангейме (1914 г.). Кто-то спросил, как он оценивает силу Дураса. «Ну что же, — ответил Алехин. — Дурас, конечно, очень сильный шахматист, но, когда он играет со мной, я всегда знаю, о чем он думает».
На вопрос, неужели есть такие мастера, играя с которыми Алехин не знает, о чем они думают, последовал ответ: «Конечно. Когда я играю с Ласкером или с Капабланкой, я совершенно не представляю, о чем они думают. Многие их ходы являются для меня откровением…»
В предыдущей главе книги приводился отрывок из очень интересных воспоминаний X. К. Баранова, с которым автор успел побеседовать у него на квартире весной 1979 года. Профессор-востоковед тогда был в преклонном возрасте, тем не менее общение с этим глубоко эрудированным человеком, большим энтузиастом шахмат, оказалось весьма приятно и полезно.