Алекс, или Девушки любят негодяев
Шрифт:
— Осторожнее, мсье, вам не нужно шевелиться. — Отлично, речь французская, значит, все-таки добрался до Швейцарии — или нет?
— Где я? — хрипло поговорил он, облизывая пересохшие губы.
Девушка потянулась к стакану с водой, но Алекс сумел перехватить ее руку и сжать так, что медсестра вскрикнула:
— Мсье, что вы делаете?
— Отвечай…
Она повернулась к нему, и Алекс едва не вскрикнул от неожиданности — Мэри! Мэри — живая и здоровая…
Девушка наклонилась, пытаясь освободить руку, и он понял, что ошибся — совсем другое
— Мсье… вы не могли бы в другой раз не хватать меня так сильно? — жалобно попросила она.
— Простите. Вы не ответили.
— Вы в больнице, месье. Это окружная больница, вас привезли после крушения поезда. Доктор провел несколько часов, пытаясь сделать все в лучшем виде. У вас было очень тяжелое ранение, вы потеряли много крови. Месье… скажите, я могу что-то сделать для вас?
— Да. Найдите мой телефон.
— Он здесь. — Она потянулась к тумбочке и взяла мобильник. — Вы хотите, чтобы я сообщила кому-то о том, что с вами все в порядке?
Она порядком раздражала его — стерильная, идеально вышколенная, с правильной речью и такими же чертами лица. Картинка из рекламного буклета.
— Я хочу, чтобы вы покинули палату.
Она вздернула светлые бровки:
— Я не могу.
— Вам придется, мадемуазель.
Девушка пожала острыми, совсем как у Мэри, плечами, поднялась и вышла. Алекс попытался зацепиться рукой за спинку кровати и сесть, но не смог — слабость и резкая боль в груди заставили его снова лечь. Собственная беспомощность злила и выводила из себя, лоб покрылся противной испариной, перед глазам закружились-замелькали черные точки. Оставив попытки сесть, Алекс задрожавшей рукой начал набирать номер. Когда в трубке раздался нежный голосок Марго, он на секунду потерял самообладание, зажмурился и сглотнул слюну.
— Алекс, что ты молчишь? — звенела жаворонком Марго, и он понял, что говорить придется. Хотя бы что-то — но не молчать.
— Марго… у тебя все в порядке? — Он изо всех сил старался придать голосу непринужденность, но обмануть эту женщину ему не удавалось никогда.
— Скажи мне правду… я тебя умоляю — скажи все, как есть.
— Что сказать, Марго? — он, как мог, старался оттянуть момент, когда придется признаться ей, что Мэри мертва.
— Алекс… поверь, я уже давно не страдаю. Если ты сейчас скажешь, что вы тайком поженились, я только порадуюсь, потому что искренне считаю, что вам нужно быть вместе.
О чудо, подумал Алекс, она сама — сама! — дала ему возможность, сама подтолкнула к обману, сказав то, что хотела услышать. Прекрасно… пусть слышит.
— Да, Марго, ты права. Мы поженились.
«Если Бог меня накажет — то я смогу опротестовать Его решение: она сама хотела именно этой информации, а я просто не готов сейчас говорить правду».
Марго с облегчением рассмеялась:
— Господи, Алекс! И ты молчал? Почему?
— Не знал, как ты отреагируешь.
— Я рада, — совершенно искренне
— Прости, мне пора, — быстро прервал ее Алекс, испугавшись, что сейчас Марго попросит к телефону Мэри, и положил трубку.
«За что, за какие грехи? Почему я не сказал, что Мэри больше нет? Теперь Марго будет жить надеждой. Потом будет хуже. Нет, надо сказать. Позвонить и сказать».
Принять решение было легко. Выполнить его Алекс не смог.
Мэри сидела на подоконнике, курила и прихлебывала коньяк — все, как раньше. Только вот страна другая, дом, мужчина… Да, мужчина.
Костю словно подменили с того дня, как он хладнокровно застрелил во дворе дома Надю. Он стал почти прежним Костей — тем, которого Мэри знала раньше, до того, как написала свою книгу. Он старался окружать ее заботой и вниманием, о которых мечтала бы любая женщина. Любая — но не Мэри. Она не могла простить ему многих вещей — в том числе и потерю Марго. Ни позвонить, ни написать подруге Мэри не могла. Костя категорически запретил пользоваться телефоном и Интернетом, хотя маленький ноутбук купил, чтобы Мэри могла продолжать писать. Это было странно, но Костя абсолютно серьезно заявил: он хочет, чтобы она вновь писала книги.
— Если будет нужно, я оплачу все — любую рекламу, любые статьи — все, что скажешь.
— Зачем тебе это? — равнодушно спросила Мэри тогда, и Костя широко улыбнулся:
— Приятно, если жена знаменита.
Мэри удивленно захлопала ресницами — когда она была на самом деле почти знаменита и хорошо известна любому знатоку бальных танцев как в России, так и за ее пределами, Костю это бесило и не устраивало до такой степени, что он не погнушался унести ее однажды прямо с турнира на плече, как куль тряпья. А теперь — вот, смотрите на него.
Писать она не стала. Делала какие-то наброски, сохраняла их в файле — разрозненные, полные слез и невысказанного горя. Она боялась писать о главном, боялась, что Костя проверяет, читает… В голове постоянно рождались какие-то рифмы, но Мэри четко помнила день, когда дала себе обещание больше никогда не писать стихов — и не записывала. Обрывочные рифмы казались ей голыми птенцами, едва проклюнувшимися из скорлупы и тут же выброшенными из гнезда безалаберной матерью-кукушкой. Так и лежали внизу, под деревом — жалкие, никому не нужные. Мертвые.
Она часто думала о Марго и совсем редко — об Алексе. Дороги к ним не было. Возможно, это временно, до Швейцарии, но кто может сказать точно, сумеет ли она сбежать от Кости? Сумеет ли перехитрить его? И — примет ли ее Алекс после всего, что она ухитрилась натворить? Нет, она не собиралась жить с ним, не рассчитывала на взаимность или что-то похожее. Ей просто нужно было объяснить ему все — и уйти, уехать. Скрыться где угодно, сменить документы и навсегда исчезнуть из жизни Кости Кавалерьянца — а заодно и из жизни Алекса. Просто начать все заново — пока еще есть время и силы.