Алекс старший
Шрифт:
От этого, оба потеряв равновесие, мы рухнули на кровать. Женщины в состоянии такого возбуждения не контролируют себя, а тут еще срыв. Более того, шокированный внезапной вспышкой ее чувств, я был в психологическом ступоре. И Мама, на которую я упал, не дала мне шанса опомниться. С быстротой и силой обезумевшего человека, одной рукой охватив за шею притянула к себе, другой нашарив вставила хулигана в себя. Тут же начав импульсивные быстрые фрикции бессвязно и так же быстро что-то говоря. С ростом и так не малого возбуждения, еще крепче притянула прижав мою голов к груди. Двигаясь резкими рывками, вгоняла и вгоняла хулигана
– Давай! Давай! Еще! Давай! Давай! Быстрей!
Приходя в себя, попытался вырваться, приподняться и что-то сказать. Но она с небывалой силой сжимая меня, с нечеловеческой страстью и экспансией и в то же время мукой и бесконечной любовью закричала.
– Молчи! Давай же быстрее!
Выплеснув с этим криком еще сильнее то, что в ней бушевало. И это оно с такой силой хлестнуло по слабым крупинкам моего сознания пытающегося бороться, что моментально выжгло их своей страстью. И там, остался только зверь. Лишь он мог соперничать с такой страстью и силой. И он разбуженный ей, вырвался наружу.
Теперь и я сам с той же бешеной частотой совершал возвратно поступательные движения. Наверно, со стороны, наше соитие скорее стало похоже на крупную быструю дрожь при конвульсиях. Кто тут кого принуждал и насиловал, было уже сказать трудно, ибо я не мог себя контролировать. Я себя не помнил.
Вместо моего я, был Зверь. Зверь живущий где-то глубоко во мне и подчиняющийся только инстинктами и желанию. Когда я вызывал его сам, мог контролировать или ограничивать. Но сейчас, разбуженный и оставшийся один, спасая мой разум, он не давал ему проснуться.
Очнулся мой разум, только когда я наполнил ее своим семенем. Насытившись, зверь немного отступил.
Но не ушел, ибо еще сильна была волна инспирированного ее чувствами и этим соитием, поднявшегося во мне желания. Что есть мой зверь? Инстинкт, память предка, сумасшествие?
Мама, едва я кончил и замер начав приходить в себя, рванула меня вниз, и буквально бросив на кровать оседлала. Смазав текущим из себя хулигана, что более походило на сильную и страстную мастурбацию, вставила в свою попу.
Слабые попытки противиться, потонули в повторившемся действии. Обливая меня потом, она склоняясь ко мне, снова все ускоряясь заскользила своим телом по моему. Обдавая новыми, усиливающимися с продолжением движений волнами животного желания, страстно шепча нескончаемое
– Давай! Давай! Еще! Быстрей!
И вновь я потерял связь с реальностью оглушенный водопадом инспирированного этим собственного желания, сладострастия и радости. Последнее было настолько сильно, что в какой-то момент буквально все затмило. Угасло оно только вытесненное возросшим в результате действий обоих, пиком сладострастия.
Его удары, при эякуляции совмещенные с физическими, когда на пике истечения семени я вонзал себя в нее, чуть отодвинули границу безумия. Сил не осталось. Вернее они были, физические. Перестройка тела давала о себе знать. Но психически я был давно раздавлен, сдался и лежал не двигаясь.
Мама не обращая на это внимание, опять быстро достала меня из себя и войдя на меня вагиной начала все делать сама страстно и необузданно. Закрыв
– Я думала. Решила. Что все кончилось, тогда. Все забыла. Все! Думала, все в прошлом.
Переведя дыхание, добавила уже тише
– Я столько лет себя обманывала, что поверила себе.
Она тряхнула головой и меня обдало дождем пота с ее мокрых волос. И уже вполне нормальным но тихим голосом, обдавая меня чувством печали и горечи продолжила.
– Он всегда был рядом. В тебе. Каждую секунду с зачатия до рождения. С первого крика, до этой минуты. Знала, но заставила себя не верить.
Убрав от лица волосы она выпрямилась и встала. Уже спокойно. Будто ничего не случилось, сказала
– Пойдем вымоемся.
Я сев и не понимая, как себя вести сглотнул, прочищая горло
– Может не стоит?
Мама как-то беззаботно засмеялась и махнула рукой
– Стоит, не стоит. Уже сделано! Идем.
Взяв меня за руку, как в детстве, повела мыться. Если бы не пояс к которому крепились чулки, сейчас насквозь мокрые от пота, и в потеках моего семени. Я бы точно подумал, что вернулся в прошлое. Когда мать, также водила меня в детстве с собой купаться.
Кстати с минуты, когда она получила последний мой, а затем свой оргазм. Между нами будто захлопнулась дверь. От нее шла только ровная волна тепла и любви. Не смотря на все произошедшее, и может быть то что может произойти еще, я любил ее и ничего это не могло изменить. Ни мои познания в психологии, ни твердая мужская рассудочность, ни социальные рамки. Она была моя мама, которая долгие годы и сейчас дарила мне свою любовь и жила ради меня.
Заключив таким образом с самим собой пакт, о черт его знает чем, я успокоился и решил оставить все так как оно было, ибо произошедшее между нами в итоге ничего не меняло.
В ванне она вымыла меня и себя. И только раз дала намек на происходящее, когда высушив волосы и уступив мне сушилку, мягко улыбнувшись наклонилась и поцеловала хулигана. Шепнув
– Спасибо.
Нет, точно я ему придумаю намордник, или специальный чехол с большим замком, женщины выказывают ему обожание и любят больше чем меня, вон и мать туда же...
Когда она стояла расчесывая подсохшие волосы, я уже спокойно, любовался, смотря на нее. Она опять была собой. Высокая стройная женщина, окутанная ниспадающим словно плащ каскадом иссиня черных, доходящих до ягодиц волос. Спереди по бокам частью подстриженных коротко и оставленных сзади длинными чтобы заплетать толстую косу. Которую она обычно укладывала сверху словно корону. Мама будто помолодела. Ее ухоженное тело крепкое тело будто напиталось и лучилось забранной у меня силой и энергией. Его жемчужная белизна подчеркивалась темно коричневыми ареолами сосков. Только сейчас стало видно, как они идут ее большим и от этого чуть грузным в расслабленном состоянии грудям. Они были именно, чуть, грузными. Не опускающимися от веса или возраста, а зрелыми, и чуть колыхались от ее движений и в такт дыханию. Движения были сильными и уверенными. Лицо обрело спокойствие и только в глазах, искорками блестела толи радость толи грусть.