Алекс
Шрифт:
В своих дневниковых записях, разбросанных по тетрадям и блокнотам, Алекс никогда не указывала дат. Сами записи были неясными — она словно боялась слов, даже наедине с собой, и не осмеливалась доверить их бумаге. А может быть, каких-то слов она просто не знала. Одна из записей выглядела так:
В четверг Тома пришел со своим приятелем Паскалем. Они вместе учились в школе. У него был ужасно глупый вид. Тома поставил меня перед собой и строго на меня посмотрел. Его приятель хихикал. После, у меня
Камиль хорошо представлял себе, как этот кретин насилует маленькую девочку и хихикает. Должно быть, он воображал себе невесть что — может, даже думал, что делает ей приятно, с дурака станется. Но в целом этот эпизод гораздо больше говорил о Тома Вассере, чем о Паскале Трарье.
— Я так понимаю, разговор не закончен, — сказал Тома Вассер, нетерпеливо постукивая пальцами по колену, — но все-таки уже поздновато. Может, сделаем перерыв, господа?
— Еще буквально пара вопросов, если вас не затруднит.
Тома несколько секунд пристально смотрел на часы, делая вид, что колеблется, но потом все же сдался на милость Луи.
— Хорошо, но давайте побыстрее. Мои домашние уже наверняка беспокоятся.
Он скрестил руки на груди, давая понять: я вас слушаю.
— Я бы попросил вас выслушать некоторые из наших гипотез и внести свои уточнения, если сочтете нужным, — продолжал Луи.
— Прекрасно. Я и сам хочу того же. Нет ничего лучше ясности. Особенно когда дело касается гипотез.
Он выглядел искренне довольным.
— Когда вы начали спать со своей сестрой, Алекс было десять лет, вам — семнадцать.
Вассер с легким недоумением перевел взгляд с Камиля на Луи.
— Мы, кажется, договорились, господа, что вы лишь проверите некоторые свои предположения.
— Именно так, месье Вассер, — с готовностью кивнул Луи. — Речь идет о наших гипотезах, и я прошу вас сказать только о том, не содержат ли они внутренних противоречий… взаимоисключений… и прочего в этом роде.
Тон, которым Луи произнес этим слова, был абсолютно ровным — никакой многозначительности, никаких скрытых намеков.
— Хорошо, — нетерпеливо сказал Вассер. — Итак, что там с гипотезами?
— Первая: вы осуществляли развратные действия с вашей сестрой, когда ей было всего десять лет. Статья сто двадцать вторая Уголовного кодекса, предусматривающая наказание до двадцати лет тюремного заключения.
Тома Вассер профессорским жестом вскинул вверх большой палец:
— Если бы это было доказано, если бы она подала жалобу…
— Конечно, — без улыбки перебил Луи, — это всего лишь предположение.
Вассер был удовлетворен, как человек, который видит, что игра идет по правилам.
— Наша вторая гипотеза состоит в том, что помимо собственных развратных действий вы предоставляли такую возможность в отношении вашей сестры
— Подождите-подождите, — перебил Вассер. — Вы сказали «предоставлял возможность». А вот тот господин — он указал пальцем на Камиля, — говорил, что я ее «продавал»…
— Ну хорошо, скажем так — «сдавал в аренду», — предложил Луи.
— «Продавал», ну это же надо!.. Хорошо, пусть будет «сдавал в аренду».
— Договорились. Сдавал в аренду сначала Паскалю Трарье, школьному приятелю, затем месье Гаттеньо, знакомому владельцу автосервиса, потом месье Масиаку, вашему клиенту — в обоих смыслах, поскольку вы к тому же предоставляли ему в пользование игровые автоматы. Месье Гаттеньо, судя по всему, горячо рекомендовал ваши услуги своему другу, месье Прадери. Что до мадам Занетти, состоявшей с вами в интимной связи во время вашего пребывания в ее гостинице, — она, в свою очередь, порекомендовала такое развлечение своему постоянному любовнику, Феликсу Маньеру, — без сомнения, она хотела сделать ему приятное. Может быть даже, таким путем прочнее привязать его к себе.
— Это даже не одна гипотеза, это целый букет!
— И вы по-прежнему не видите в них ничего общего с реальностью?
— Абсолютно ничего, насколько я могу судить. Но, конечно, определенная логика у вас есть. И даже воображение. Думаю, Алекс от души поблагодарила бы вас.
— За что?
— За труд, который вы взяли на себя, чтобы прояснить картину ее жизни… так рано оборвавшейся. — Он перевел взгляд с одного полицейского на другого и добавил: — Хотя ей уже, конечно, по большому счету все равно.
— Вашей матери тоже все равно? А вашей жене? А вашим детям?
— Ну, это уж слишком!
Теперь он поочередно посмотрел Камилю и Луи прямо в глаза.
— А вы знаете о том, господа, что подобные обвинения, не подкрепленные никакими доказательствами, — это чистой воды клевета? За которую, между прочим, тоже предусмотрено наказание.
Тома мне сказал, что он мне понравится, потому что у него имя как у кота. Это мать его так назвала. Но сам он совсем не похож на кота. Он все время смотрел на меня, не отрываясь, и ничего не говорил. Только улыбался как-то странно, как будто собирался откусить мне голову. Меня еще долго преследовал этот взгляд и это выражение лица…
В этом блокноте Феликс больше не упоминался, но в одной из тетрадей обнаружилась короткая запись:
Кот вернулся снова. Он опять долго смотрел на меня, улыбаясь как в первый раз. Потом он сказал, чтобы я перевернулась. Это было очень больно. Им с Тома не понравилось, что я так громко плачу.
Алекс тогда было двенадцать, Феликсу двадцать шесть.
На какое-то время в кабинете воцарилось напряженное молчание.
— В этом букете гипотез, как вы его назвали, осталось прояснить еще одну, последнюю деталь.