Александр Беляев
Шрифт:
Война закончилась. Победители возвращались домой. И то, что четверть страны лежала в руинах, а три оставшихся четверти были разорены вконец, лишь подстегивало желание вернуть прошлую мирную жизнь. Со всеми ее приметами. В 1946 году Ленинградское отделение издательства «Детгиз» выпустило роман «Человек-амфибия».
Отличная книга! Одна только странность: на титульном листе напечатано: «Издание 3-е»…
Если считать все издания «Человека-амфибии» — с 1928 года, то книжка эта должна именоваться «изданием 5-м».
Если же перечислять лишь тех «амфибий», что выпустил Детгиз, то издание 1938 года должно считаться первым, а издание 1946-го только вторым…
Что это — опечатка? Думаю, что считать до трех редакторы Детгиза умели. А значит, — было еще одно издание, оставшееся никому не известным. Не дошедшее ни до Книжной палаты в Москве, ни даже до ленинградской Публички… Могло такое случиться? Вполне.
Книга считается
И еще одна деталь: в первом и «3-м» изданиях автор иллюстраций один и тот же — художник Александр Эдуардович Блэк. И подписи к рисункам те же самые, и в текст иллюстрации вставлены на тех же самых местах… Вот только сами рисунки другие. В чем причина? Наверняка в том, что погибли не только отпечатанные экземпляры второго издания книги, но и типографские клише. И в 1946 году издательство поручило Александру Блэку изготовить новые иллюстрации. Александр Эдуардович выжил в блокаду, но пережитое не прошло бесследно — новые иллюстрации лишь бледное подобие довоенных.
А больше ни одной беляевской книги не вышло. Ни в Детгизе, ни в Ленинграде, ни в одном другом городе Советского Союза…
Почему? Писатель перестал быть интересным?
Да нет! В том же 1946 году Детгиз готовил к печати однотомник Александра Беляева, включавший роман «Человек, потерявший лицо» и две повести — «Воздушный корабль» и «Лаборатория Дубльвэ». А на 1947-й был запланирован и выход двухтомника. Его составил и снабдил предисловием Борис Ляпунов.
Борис Валерианович Ляпунов был, наверное, самым стойким поклонником Беляева. Еще в 1944 году он опубликовал статью о космических проектах Циолковского, которую снабдил специальной врезкой «Ракетоплавание в научной фантастике» с аннотациями произведений на космическую тему. Из пяти упомянутых книг одна принадлежала перу Циолковского («Вне Земли»), а три — Александру Беляеву («Прыжок в ничто», «Звезда Кэц» и «Воздушный корабль»)… [396]
396
Ляпунов Б.Циолковский и ракетоплавание // Техника — молодежи. 1944. № 9. С. 12.
Значит, даже издательство проявляло интерес… О читателях и говорить нечего!
Но ни тогда, ни в последующие десять лет ни одной книги Беляева так и не вышло… А все, что было подготовлено, отправилось в архив [397] .
Что ж это за немилость такая? Чем и как сумел провиниться писатель после смерти?
Лишь в 1984 году массовый читатель узнал, что в годы войны семья писателя покинула пределы СССР… Об этом рассказала в своих воспоминаниях дочь Беляева, Светлана [398] . О том, что случилось дальше, нетрудно было догадаться — все знали о безжалостном отношении власти к тем, кто не по своей воле оказался на территории рейха, — будь то угнанные в Германию на работы, или даже узники концлагерей. Ведь одно лишь пребывание на оккупированной территории ложилось несмываемым клеймом на всю последующую жизнь… А сколько людей попало под оккупацию только потому, что не в силах было угнаться за стремительно отступавшей Красной армией!
397
Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 630. Оп. 4. Ед. хр. 366 (293 листа), 249–251 (439 листов).
398
Беляева С. А.Звезда мерцает за окном… С. 347.
Много лет спустя Светлана Беляева, наконец, рассказала о том, что пришлось пережить ей и матери после войны: фильтрационный лагерь, выматывающие душу проверки и, наконец, решение комиссии: ссылка в Барнаул. Пожизненно!
В 1999 году, уже после конца советской власти, Светлана Беляева вспоминала, как ее с матерью и бабушкой угоняли в Германию:
«С приходом немцев в городе была основана Городская управа, где все жители должны были пройти регистрацию. Моя бабушка была шведка, и нас занесли в списки лиц нерусской национальности. После этого нам объявили, что
— Ты могла бы так поступить, если бы была одна, но у тебя есть дочь, и ради нее ты должна жить! <…>
День отъезда был назначен на 6 февраля [1942 года]» [399] .
399
Милов С.Материк Погибших Кораблей // Новая газета. 2001. № 44. 28 июня. С. 13.
Но через два года, в интервью корреспонденту «Новой газеты» Сергею Милову, Светлана Александровна все-таки проговорилась…
«— А как вас увезли в Германию?
— Нас с мамой записали как „фольксдойч“. Дело в том, что моя бабушка была шведкой, у нее даже имя было двойное — Эльвира Иоанетта. Когда перед самой войной меняли паспорта, возмутились, что двойное имя — нельзя, оставили одно и записали ее почему-то немкой. Маму эта же паспортистка, видимо, за компанию, записала немкой, несмотря на то, что и имя, и отчество, и фамилия были русскими. Мы с мамой тогда очень смеялись, но менять что-то было очень сложно, и мы решили, что наплевать. Когда пришли немцы, они сразу зарегистрировали всех, кто не русской национальности, а раз в паспорте было „немка“, то уж с ними спорить было просто опасно. Потом в комендатуре сказали, что все „фольксдойчи“ должны уехать в Германию, а кто откажется, грозили расстрелять. Так нас и угнали» [400] .
400
Там же.
Охотно допускаю, что в 2001 году — через 56 лет после войны — большинство читателей уже плохо понимали, о чем поведала Светлана Беляева, и не усомнились в правдивости ее дальнейших показаний:
«— А в чем вас обвиняли-то?
— А ни в чем. У нас ни статьи не было, ни суда. Просто выслали — и всё. В Германии были сотни тысяч таких, как мы, и дела отдавали на рассмотрение разных комиссий. Одна комиссия решала всех отправить по домам, а другая точно таких же ссылала и отправляла в лагеря. Потом, через несколько лет, мы даже подписку дали, что согласны с проживанием там пожизненно и даже из Барнаула за город выехать не имеем права. Ходили все время отмечались» [401] .
401
Bergen D. L.The Nazi Concept of «Volksdeutsche» and the Exacerbation of Anti-Semitism in Eastern Europe. 1939-45 // Journal of Contemporary History.
Начнем с того, что не «фольксдойч», а «фольксдойче». Слово это немецкое ( Volksdeutsche)и обрезать его причин нет. Означает оно «немец по этнической принадлежности», и придумал его в 1938 году не кто иной, как Адольф Гитлер [402] . Фюреру требовалось поставить немецкому народу национальную цель, и Гитлер решил, что лучшего повода для оправдания территориальных захватов не найти. Так вот, согласно Гитлеру, немец всегда остается немцем. И это неоспоримый факт. Но немцы бывают разные. Одни проживают в Германии — это «рейхсдойче» (Reichsdeutsche— «немцы рейха»), и с ними все понятно. Но территория Германии мала, и оттого многие немцы были вынуждены покинуть родину. И их называли «фольксдойче». Их цель — выстроить отечество ( Vaterland)для всех немцев, где бы они сейчас ни находились. Но для этого необходимо создать условия для их проживания в Германии, то есть расширить германскую территорию.
402
1994. Vol. 29. № 4. P. 569–582.
Начали с родины Гитлера и вернули рейху немецкоязычных австрийцев. Затем судетских немцев — вместе с Судетами и остальной Чехословакией. Потом воссоединили с Германией немцев Польши…
7 октября 1939 года стало ясно, что продолжение неизбежно — рейхскомиссаром по расселению германской расы был назначен Генрих Гиммлер.
И вот роковой час пробил — Германия пришла к своим соплеменникам в СССР. Попасть в число «фольксдойче» было совсем непросто — любой претендент на это звание подвергался строгой расовой проверке, и простой записи «немец» или «немка» в советском паспорте никто бы не поверил. Кроме того, дело это было сугубо добровольное и личное: статус «фольксдойче» можно было получить, только заполнив специальную анкету — «Deutsche Volksliste».