Александр Благословенный
Шрифт:
1 июля Александр прибыл в Москву и остановился в Кремле. На следующее утро он вышел на Красное крыльцо и был встречен приветственными кликами народа и звоном всех московских колоколов. Он слышал возгласы: «Веди нас, отец наш!», «Умрём или победим!», «Одолеем супостата!».
Александр с трудом прошествовал сквозь густые толпы народа к Успенскому собору. Свитские генералы сдерживали натиск толпы. Один из мещан, оказавшийся рядом с царём, сказал: «Не унывай, батюшка! Видишь, сколько нас в одной только Москве, а сколько же по всей-то России! Все умрём за тебя!»
После торжественного молебна в Успенском соборе Александр занялся мерами по консолидации всех сословий России в борьбе с иноземным нашествием. 15 июля провели собрание
Вечером, во время ужина в Слободском дворце, растроганный приёмом москвичей Александр I несколько раз повторил: «Этого дня я никогда не забуду!»
18 июля он писал адмиралу Чичагову: «Решившись продолжать войну до последней крайности, я должен был позаботиться о сборе новых сил в помощь действующим войскам. Поэтому я должен был провести несколько дней в заботах о средоточии империи, чтобы возбудить дух всех сословий и подготовить их в пользу святого дела, которое мы защищаем. Последствия превзошли мои ожидания: Смоленск дал мне 15 000 человек, Москва — 80 000, Калуга — 23 000. Каждый час я ожидаю донесений из других губерний...» [169]
169
РБС. «Аарон — Александр II». С. 251 — 252.
Находясь в Москве, Александр получил известие о заключении мирного договора с Англией, а ещё раньше — текст мирного договора с Турцией, подписанного в Бухаресте М. И. Кутузовым и уже ратифицированного султаном. Последнее событие изменило взгляды Александра на роль Дунайской армии. Его командующему адмиралу Чичагову он писал: «Переведите как можно скорее ваши войска через Днестр и следуйте на Дубну. Там подкрепит вас армия Томасова и корпус герцога Ришелье. Таким образом составится армия из 8 или 9 дивизий пехоты и 4 или 5 конницы, и вы будете в состоянии действовать наступательно, смотря по обстоятельствам, или на Пинск, или на Люблин и Варшаву. Такое движение может поставить Наполеона в затруднительное положение и может дать совершенно новое направление военным действиям» [170] .
170
РБС. «Аарон — Александр II». С. 252.
Чичагов, получив письмо Александра, тотчас же двинулся на соединение с 3-й армией А. П. Томасова, находившейся в Приднестровье.
В ночь на 19 июля, пробыв в Москве восемнадцать дней, Александр выехал в Петербург. На сутки он остановился в Твери у великой княгини Екатерины Павловны, а 22 июля приехал в Петербург, где поселился во дворце на Каменном острове. Ежедневно он по многу часов занимался делами армии, по-прежнему отдавая распоряжения и Главной квартире, и части свиты, оставшейся при действующей армии.
Поездка по России встряхнула Александра и дала ему новые силы и убеждённость в том, что бороться с Наполеоном следует без всяких компромиссов и до конца. Об этом красноречиво свидетельствует его разговор с фрейлиной Р. С. Стурдзой, записанный ею по горячим следам. Александр сказал фрейлине:
— Мне жаль только, что я не могу, как бы ни желал, соответствовать преданности чудного народа.
— Как же это, государь? Я вас не понимаю, — возразила Струдза.
— Да, этому народу нужен вождь, способный его вести к победе; а я, по несчастью, не имею для того ни опытности, ни нужных дарований. Моя молодость протекла в тени двора, а если бы меня тогда же отдали к Суворову
— Ах, государь, не говорите этого. Верьте, что ваши подданные знают вам цену и ставят вас во сто крат выше Наполеона и всех героев на свете.
— Мне приятно этому верить, потому что вы это говорите; но у меня нет качеств, необходимых для того, чтобы исполнить, как бы я желал, должность, которую я занимаю. Но, по крайней мере, не будет у меня недостатка в мужестве и в силе воли, чтобы не погрешить против моего народа в настоящий страшный кризис. Если мы не дадим неприятелю напугать нас, он может разрешиться к нашей славе. Неприятель рассчитывает поработить нас миром; но я убеждён, что если мы настойчиво отвергнем всякое соглашение, то в конце концов восторжествуем над всеми его усилиями.
— Такое решение, государь, достойно вашего величества и единодушно разделяется народом.
— Это и моё убеждение; я требую только от него не ослабевать в усердии к великодушным жертвам, и я уверен в успехе. Лишь бы не падать духом, и всё пойдёт хорошо... [171]
Между тем события на театре военных действий развёртывались следующим образом: после отъезда Александра 1-я и 2-я армии 22 июля соединились в Смоленске, но не смогли удержать его и после упорных боев оставили город и отошли на восток. В письме Барклаю от 24 декабря 1812 года Александр I давал такую оценку действиям командования русских войск: «Крупные ошибки, сделанные князем Багратионом, поведшие к тому, что неприятель упредил его у Минска, Борисова и Могилёва, заставили вас покинуть берега Двины и отступить к Смоленску. Судьба вам благоприятствовала, так как, противно всякому вероятию, произошло соединение двух армий.
171
Цит. по: Шильдер Н. К. Император Александр I... Т. 3. С. 92 — 93.
Тогда настало время прекратить отступление. Но недостаток сведений, которые вы, генерал, имели о неприятеле и о его движениях, сильно давал себя знать в течение всей кампании и заставил вас сделать ошибку — пойти на Поречье с тем, чтобы атаковать его левый фланг, тогда как он сосредоточил все свои силы на своём правом фланге, у Ляды, где он перешёл Днепр. Вы повторили эту ошибку, предупредив неприятеля в Смоленске: так как обе армии там соединились и так как в ваши планы входило дать неприятелю рано или поздно генеральное сражение, то не всё ли было равно, дать его у Смоленска или у Царёва-Займища? Силы наши были бы нетронуты, так как не было бы тех потерь, которые мы понесли в дни 6-го, 7-го и следующие до Царёва-Займища дни. Что же касается до опасности быть обойдённым с флангов, то таковая была бы повсюду одинакова, вы бы её не избежали и у Царёва-Займища.
В Смоленске рвение солдат было бы чрезвычайное, так как это был бы первый истинно русский город, который им пришлось бы отстаивать от неприятеля» [172] .
Отступление из-под Смоленска окончательно испортило взаимоотношения Барклая-де-Толли и Багратиона: с этого момента и до Бородинского сражения князь Пётр Иванович считал тактику Барклая гибельной для России, а его самого — главным виновником всего происходившего. В письмах к царю, Аракчееву, другим сановникам Багратион требовал поставить над армиями другого полководца, который пользовался бы всеобщим доверием и прекратил наконец отступление.
172
Цит. по: Кутузов М. И. Документы. М., 1954. Т. 4. Ч. 1. С. 475.