Александр Блок и его время
Шрифт:
«Секта» все еще существовала. Придумали даже историка XXII века, некого профессора Лапана, который станет ее биографом.
И по-прежнему в малейших Любиных поступках они усматривали пророческий смысл. Была ли она сегодня в красном? Из этого немедленно делались всевозможные выводы. Переменила прическу? И в этом они видели «знак». Блок лишь улыбался. В том, что он писал тогда, нет и следа ревности. Были ли они все влюблены в его жену? Что касается Сергея, тут сомневаться не приходится: он вынимал из оклада икону Богоматери и ставил на ее место фотографию Любови Дмитриевны. Но у Белого все было куда серьезней: Люба стала единственной женщиной в его жизни, которую он действительно любил.
В увитой розами пристройке к старому дому Блок с женой сидели по утрам. После обеда прогуливались. По вечерам на террасе разгорались жаркие споры.
Белый отличался редкой непосредственностью. Просто и трезво он признается в собственных грехах и воздает должное Блоку. Он сознает свою главную слабость: неспособность сделать окончательный выбор, неумение сказать «да» или «нет». Этот сильный, неутомимый человек, прирожденный оратор с диалектическим складом ума всегда прикрывается компромиссами, соглашается на полумеры; Блок не желает с этим мириться. Андрей Белый торопится признаться ему в своих чувствах к Любови Дмитриевне. Атмосфера сгущается.
Но больше всего докучает Блоку эта бесконечная игра, эта тяга к прошлому. Воздух в Шахматове уже не такой «розовый и золотой», — как, впрочем, и во всей России. В войне с Японией наступил переломный момент, уже слышны первые раскаты революции 1905 года, и Блок с его редким даром предвидения уже ощутил ее приближение. Его мысли окрашены в мрачные, «лиловые» тона.
Молча свяжем вместе руки, Отлетим в лазурь, —так писал он в эпоху «зорь». Теперь же:
И жалкие крылья мои — Крылья вороньего пугала…Не осталось никого, с кем он мог, с кем хотел бы улететь.
Десять лет спустя Белый скажет в своих воспоминаниях: «[Мы понимали, что Блок был] уже без „пути“; брел он ощупью в том, что мы все закрывали пышнейшими схемами; схемы он снял; понял: будет темно [15] ; зори — только в душе у нас; нет, он не видел уже объективной духовной зари; и он видел, что мы отходили в пределы: нарисовали себе свое небо; папиросную бумагу, которую прорывает легко арлекин в „Балаганчике“».
15
«…И понял, что будет темно» (А. Блок, 1902 год). — Примеч. Н. Б.
Гармония была нарушена, но дружба не распалась. Прошло лето. Перед отъездом Андрей Белый с бесконечными объяснениями вновь излил душу. Все, что мог ему посоветовать Блок, — поскорее покончить с влюбленностью. Так считала и Любовь Дмитриевна. Белый пообещал.
На следующий год он снова приехал с Сергеем Соловьевым, но «треугольника» уже не было. Революция 1905 года наложила на Блока глубокий отпечаток: он стал серьезным, сумрачным. В его стихах и дневниках зазвучали новые темы. Между тем «аргонавтов» по-прежнему занимают Вундт [16] , Джемс [17] , Риккерт [18] и Соловьев; они рассуждают о «Третьем Завете» и пытаются установить связь между Кантом и Лапаном, философом XXII века, которого однажды придумали забавы ради. Но смысл игры утрачен. Белого терзают его поэтические концепции, неосуществимая любовь к Любе, братская привязанность к Блоку и в то же время — разлад, который исподволь подтачивает их отношения. До самого конца он будет пытаться относиться к Блоку как к брату, а к себе — как к одержимому. Любовь Дмитриевна теряет терпение:
16
Вильгельм Вундт (1832–1920), немецкий психолог, философ. Один из основоположников экспериментальной психологии. — Примеч. ред.
17
Уильям Джемс (1842–1910), американский философ и психолог, один из основателей прагматизма. — Примеч. ред.
18
Генрих Риккерт (1863–1936), немецкий философ, один из основателей баденской школы неокантианства. Понимал философию как учение о ценностях. — Примеч. ред.
В каждом слове Блока уже сквозит горькая ирония, которая позже воплотится в «Балаганчике». Он пишет:
И сидим мы, дурачки, — Нежить, немочь вод. Зеленеют колпачки Задом наперед, [19] —а Сергей Соловьев и Белый по-прежнему призывают его:
Отлетим в лазурь!19
Посвящено А. М. Ремизову. — Примеч. Н. Б.
И тогда в их спорах снова зазвучало имя Брюсова: этот маг, этот гений — не дурачок! Он-то обожает звучные стихи и знает, как заставить их полюбить! На что Блок отвечает последним — и дивным — «Стихом о Прекрасной Даме»:
Ты в поля отошла без возврата. Да святится Имя Твое!И на некоторое время дружба замирает: вскоре находится и предлог для разрыва — недоразумение между Александрой Андреевной и Сергеем поссорило друзей. Белый встал на сторону Сергея, и оба они вернутся в Москву, к своему Брюсову, шумной толпе учеников «мага», литературным альманахам и собраниям, жизни, полной раздоров и болтовни. Блок с женой наслаждаются покоем в Шахматово, с тревогой прислушиваясь к грядущим потрясениям. Любовь Дмитриевна просила Белого больше не писать к ней; ей нечего ему сказать. И на время Андрей Белый исчез из жизни Блока.
Глава IX
9 января 1905 года началась революция. С Японией был подписан мирный договор, унизительный для России. Измученный нищенской жизнью народ восстал. В воспаленном петербургском воздухе прозвучали пушечные залпы. В холодных и мрачных казармах лейб-гвардии Гренадерского полка, где на квартире у отчима жил Блок, ждали солдаты, готовые по первому приказу стрелять по мятежной толпе. Недавняя жизнь, мирная и привольная, уже казалась театральной декорацией, которую может смести легкое дуновение ветерка.
Блок мечется по улицам, слушает, о чем говорят люди, и внезапно осознает, что существует иная жизнь, жизнь народа, бурная, суровая, значительная, ничем не похожая на ту, что он знал до сих пор: возможно, это и есть подлинная жизнь. Сознание прояснилось; многое вдруг открылось ему. Выбор сделан: отныне либерализму, сторонникам золотой середины, звучной и пустой болтовне политиканов, требующих конституции по английскому образцу, он предпочитает непримиримую борьбу, которую ведет голодный народ.