Александр и Алестрия
Шрифт:
— В земной мир пришла сильная правительница, — объявила Великая Мать, взглянув на меня. — Дума опередила солнце. Царица покорит царя.
Я не была этой царицей. Я хотела сказать ей об этом, но не решилась. Я была вольной степной птицей, а не правительницей.
— Царь с царицей придут в край Вулкана, — закончила Великая Мать, глядя на ставшие черными тенями ледники.
На обратном пути на нас напали кочевники. Я впервые в жизни отдавала приказы, мне беспрекословно повиновались. Мужчины превосходили нас числом и были очень
Амазонки отрезали побежденным врагам головы и подвешивали к седлу в качестве военного трофея. Некоторые сестры высушивали головы и украшали ими прически, другие растирали в порошок внутренности и готовили настой, дарующий силу и отвагу. Сердца хоронили, произнеся волшебное заклинание. Так свирепые амазонки облегчали страдания душ храбрых воинов, вынужденных расстаться с телом.
У меня не было подобных украшений. Если я что и повесила бы на шею на сплетенном из травинок шнурке, так только голову первого убитого мною воина. Я хранила воспоминание о нем в своем сердце. Он был моей тайной драгоценностью.
Люди в степи часто воевали друг с другом. Кочевые племена ссорились, заключали мир, крали и заключали браки. Истребленное племя исчезало, словно и не жило на земле, другие появлялись из ниоткуда и начинали новую войну. Было когда-то одно племя, где мужчины красили лица в синий цвет, но они перестали приходить на торг, зато появились другие — с красными татуировками, говорившие на неизвестном языке. Потом исчезли и эти. В степи жило племя, приручавшее птиц, а еще был клан, заклинавший змей. Одни поклонялись камням, другие почитали Мать.
Травы в степи растут и увядают. Мужчины, женщины, кузнечики рождаются и умирают. Земля, оплодотворенная дождем, дает жизнь. У вечности есть закон: война убивает, а земля производит на свет.
Племя девушек, которые больше всего на свете любили лошадей, устояло перед разрушительным действием времени, они пережили кровопролитие, холод и ветер. Амазонкам была суждена участь Горы, рухнувшей под тяжестью вечных снегов.
Амазонки сражались за смерть.
Смерть — черный свет жизни.
Я жаждала золотого света солнца.
Я хранила в своем сердце бессмертие всего, что любила.
В четырнадцать лет я увидела на рынке девушку и влюбилась в нее с первого взгляда. Под легким белым покрывалом сверкали черные глаза. Я угадывала алый рот и крепкие, как раковины, зубы. Служанки охраняли незнакомку, будто она была белым птенцом с красным хохолком на голове.
С самого первого мгновения я была околдована. Тания умоляла меня опомниться, но я дни напролет следовала за черноглазой красавицей. Наконец Тания отчаялась и вернулась к амазонкам, а я продолжила охоту, надеясь дождаться слова или взгляда. Когда девушка уверилась в моих чувствах, она назначила мне свидание в дорогой харчевне. Чтобы провести там ночь, мне пришлось
Салимба разделась и бросилась в мои объятия. Она была полнотелой, с тяжелой грудью. Я любила ее снова и снова. Пока мы отдыхали, она рассказала, что скоро выйдет замуж за старого вождя племени — уродливою и жестокого, у него десять жен, и она станет одиннадцатой. Салимба говорила, что несчастна, что у ее отца тоже десять жен, ее мать как раз и есть десятая. Она предчувствует, что старшие жены будут ее унижать, это изменится, только если она родит сына, а ее дочерей продадут мужчинам, как когда-то продали их с матерью.
Салимба плакала, задыхаясь от слез. Я рассказала ей о белых красноголовых журавлях и наших войнах с мужчинами. Я предложила ей завести со мной ребенка и стать моей женой. Она успокоилась и внимательно слушала, положив голову на рану на моей груди.
— Я хотела бы стать твоей, Талестрия, — наконец произнесла она. — Но я не амазонка. У меня дряблый живот, слабые ноги и изнеженные руки. Я не способна поднять даже ведро. Я не умею ни варить еду, ни охотиться, не могу жить без сладкого молока и сплю только на густой мягкой кошме из овечьей шерсти. Забудь слабую Салимбу. Обними меня. Люби меня в последний раз!
Занялась заря. Моя возлюбленная оделась. Я помогла ей поправить накидку и смотрела, как она уходит по влажной дорожке пустынного рынка. Я больше никогда не видела Салимбу. Год спустя мне рассказали, что она вышла замуж и ждет ребенка. Еще через год я узнала, что она родила дочь и снова беременна. Двенадцать месяцев спустя Салимба умерла.
В степи мы часто натыкаемся на скелеты. По костям не узнаешь, кем были эти люди мри жизни — амазонками или нашими врагами. Я молилась за упокоение каждой души и счастливое перевоплощение в будущей жизни.
— Танкиасис, мы не можем любить мужчину и родить ему ребенка. Так почему бы не сделать этого с женщиной? Две женщины сотворят маленьких девочек, которые тоже родят девочек, которые будут любить лошадей.
Она рассмеялась:
— В жилах твоего ребенка должен течь твой разум, а не твоя кровь. Обычные мужчины и женщины зачинают детей, смешивая свои соки. Они расстаются друг с другом и бросают детей. Каждый день брошенные на холоде малыши плачут и умирают. Дочери Сиберии не вынашивают детей. Они спасают жизни и дают жизнь.
Танкиасис не поняла меня. Я не успокаивалась:
— Я хочу делать детей в сердце женщин! Я хочу оплодотворить всех, и они избавятся от тяжкого груза жизни и станут воительницами!
Она снисходительно улыбнулась:
— Ты слишком много мечтаешь, Талестрия. Однажды ты встретишь предназначенную тебе девочку. Она станет твоей наследницей.
Я ничего не сказала Тании. Она, как и ее мать Танкиасис, любила меня, но не понимала.
Я отпустила свои мечты на волю, в степь, под облака. Я пасла их под звездами, как свои стада.