Александр I
Шрифт:
– Ты ранен? – участливо спросил у него Пётр Петрович.
– Да, слегка, – превозмогая себя, чтобы не застонать, ответил Дуров.
– Какое слегка – ты бледен как смерть!
– Успокойтесь, Пётр Петрович, ничего, спасибо за участие. Это пройдёт. – Дуров зашатался и наклонился к седлу.
– Ах, бедняга, да ты даже сидеть не можешь.
Зарницкий приказал двум уланам поддерживать юнкера. Рана в плечо, хоть и лёгкая, но всё-таки причиняла ему жестокую боль.
По прибытии в свой барак Зарницкий хотел осмотреть рану Дурова.
– Снимай скорее мундир, –
– Зачем? – весь вспыхнув, ответил тот.
– Как зачем? Надо осмотреть рану: я сейчас пошлю за фельдшером.
– Не надо, Пётр Петрович, это не рана, а скорее царапина.
– Однако кровь всё идёт.
– Перестанет. Я пойду на перевязочный пункт, там мне и забинтуют.
– До перевязочного пункта не близко. Я сам перевяжу рану не хуже любого фельдшера. Эй, Щетина, полотенце и корпии, – крикнул денщику Зарницкий.
– Зараз, ваше высокоблагородие! – ответил тот.
– Не делайте этого, Пётр Петрович, не надо, – тихо проговорил Дуров, приготовляясь уйти из барака.
– Как не надо? Да что с тобой, братец? – с удивлением посматривая на юнкера, спросил Зарницкий.
– Я не сниму мундир, – твёрдо ответил Дуров.
– Да ты рехнулся! Или меня стыдишься? Может, ты и правду не мужчина, а красная девица?
– Я не сниму мундир, – повторил юнкер; он покраснел ещё более и ещё ниже опустил голову.
– Не снимешь? Странно!
Пётр Петрович пристально посмотрел на Дурова и быстро проговорил:
– Ты… вы женщина? Так? Я угадал?
– Да, угадали… До свидания…
Молодая женщина, Надежда Андреевна, дотоле известная под именем Александра Дурова, медленно вышла из барака подполковника Зарницкого.
– Вот так штука! Не ожидал! Женщину за казака принял! Да не один я, а все. Чудо! – с удивлением говорил сам с собой Пётр Петрович, поражённый неожиданностью. – Чудо из чудес.
– Вот, ваше высокоблагородие, полотенце и корпия, – поспешно входя, проговорил старик денщик.
– Не надо, можешь унести назад.
– Как? А раненый юнкер? Ему надо?
– Пошёл вон! Говорю, не надо.
– А где же юнкер? – оглядываясь, спросил Щетина. – Куда он подевался?
– Вон, говорю!
– А как же, ваше высокоблагородие, насчёт раны? – невозмутимо продолжал спрашивать денщик.
– Вон, чёрт! – выходя из себя, крикнул Пётр Петрович на денщика.
Щетина поспешно ретировался.
«А ведь он даром старик, а догадливее меня: сразу отличил девицу от парня. А я? Срам – да и только. Догадлив, нечего сказать! Женщину за мужчину принял. Фу! В пот бросило! Ну и женщина! Какое присутствие духа, какая неустрашимость! Жаль, Гарина нет… Приедет – вот удивится! Непременно надо с Дуровым поговорить… то есть не с ним, а с ней. Только не теперь. Приди она сейчас ко мне, я просто сгорю со стыда. А женщина она редкая!» – так раздумывал Зарницкий, маршируя по своему бараку с длинным чубуком в руках.
– Ваше высокоблагородие, юнкер пришёл, – доложил Щетина своему барину.
– Какой юнкер?
– Да наш юнкер, Дуров.
– Ну!
– Ну, пришёл. Доложи, говорит, подполковнику.
– А, понимаю; пусть войдёт, –
– Слушаю, – как-то насмешливо промолвил денщик и вышел.
Вошла Дурова; плечо её было перевязано; она взволнованным голосом тихо проговорила:
– Господин подполковник… я… пришла просить вас…
– Готов, готов служить… Прошу садиться, – показывая на простую табуретку, растерявшись, сказал Зарницкий.
– Разумеется, наши отношения теперь не могут быть прежними?
– Да. Верно-с, теперь не то, как можно!
– Но я надеюсь, по-прежнему вы останетесь мне другом.
– Другом это можно-с, с радостью! Потому вы чудная женщина, чудная! – немного оправившись, ответил Пётр Петрович.
– Спасибо вам, господин подполковник! Я прошу вас, Пётр Петрович, никому не открывать, что я женщина.
– Как же это?
– Вы добрый, честный! Смотрите на меня по-прежнему как на вашего подчинённого…
– Этого, к сожалению, я не могу: прежде я почитал вас за юношу, а теперь…
– И теперь смотрите на меня как на юнкера.
– Удивительная вы женщина! Позвольте узнать ваше имя.
– Звать меня Надежда Андреевна, а фамилию вы знаете: я не меняла её. Итак, Пётр Петрович, при других вы будете обращаться со мною по-прежнему.
– Трудненько, барынька, трудненько.
– Прошу вас, мой добрый! Ведь вы не скажете, что я женщина, никому не скажете?
– Не скажу-с.
– И виду не подадите?
– Вы того желаете – я повинуюсь.
– Спасибо вам, мой дорогой, спасибо! Я… Я многим вам обязана, многим!
Дурова с чувством пожала своей нежной, маленькой ручкой большую, мускулистую руку подполковника.
– Только странно, как это вы в казаках-то очутились?
– Я, Пётр Петрович, как-нибудь вам всё подробно расскажу.
– Очень рад буду вас послушать… Знаете ли, Надежда Андреевна, я и теперь не могу прийти в себя от удивления… в нашем полку женщина-воин, она сражается, да как ещё, любому герою не уступит!.. Храбрость необычайная.
– Вы преувеличиваете, господин подполковник, – скромно заметила Зарницкому кавалерист-девица.
– Нисколько, нисколько… О вашей храбрости говорят все солдаты… Вы чудная, необыкновенная женщина; я готов это сказать хоть целому миру! – с чувством проговорил Зарницкий, провожая Дурову из своего барака.
ГЛАВА XVI
Познакомимся же покороче с этой необычайной, феноменальной женщиной, которая на удивление всем в начале текущего столетия храбро и отважно сражалась в рядах русского войска и своею неустрашимостью заслужила офицерский чин и крест св. Георгия. О Дуровой, об этой «кавалерист-девице», много писали и говорили и до настоящего времени удивляются её храбрости, отваге и предприимчивости. Имя этой женщины облетело всю Россию. Дурову, как мы увидим далее, вытребовал император Александр I, обласкал её, пожаловал корнетом и, снисходя на её просьбу, разрешил ей поступить в Мариупольский гусарский полк, под фамилией Александрова.