Александр II

Труайя Анри

Александр больше не мог обходиться без Екатерины и брал ее с собой во все поездки. В Эмсе, куда он ездил каждый год на воды, она занимала виллу неподалеку от особняка «Четыре Башни», где останавливалась царская свита. В июне 1870 года в этом городе состоялись важные переговоры, в которых участвовали с одной стороны Александр и Горчаков, с другой – Вильгельм I и Бисмарк. Вечером император в подробностях обрисовал своей возлюбленной международное положение. По его мнению, Франция Наполеона III проводила авантюрную политику, ее столкновение с Пруссией было неизбежно, и Россия, связанная с последней союзническими отношениями, должна будет сохранять нейтралитет в этом конфликте. Месяц спустя, когда пришла новость о выдвижении кандидатуры принца Гогенцоллерна на испанский престол, он ограничился тем, что попросил Вильгельма I отказаться от этой претензии. Но после публикации «Эмсской депеши», тон которой был сочтен оскорбительным для Наполеона III, он бросил французскому послу генералу Флери: «Вы полагаете,

будто только у вас есть самолюбие!» И заявил Екатерине: «Ты видишь, я оказался прав! В этом деле Франция не права во всех отношениях!» Его совершенно не удивило быстрое продвижение германской армии. Посол России в Берлине д'Убриль предвидел, что Париж быстро падет под натиском пруссаков. «И я уверен, – пишет Александр Екатерине, – что еще до того, как они придут туда (в Париж), Наполеон перестанет быть императором и что именно в Париже французы объявят о его отрешении от власти. Он заслужил это за все его несправедливости как в отношении нас, так и в отношении других. Прости меня, дорогая Катя, за то, что мне не терпелось покинуть тебя этим вечером, но ты должна понять, я не могу не интересоваться происходящим, все еще храня в душе память о Севастополе, который стал причиной смерти моего отца. Ты ведь знаешь, как я преклоняюсь перед ним. Я вижу в этом, как уже говорил тебе, руку Господа, карающего несправедливость».

Катастрофа при Седане, отречение Наполеона III, провозглашение республики – все это представлялось Александру справедливым возмездием за наглое поведение Франции в отношении России. Когда в сентябре 1870 года Тьер приехал в Санкт-Петербург и умолял его повлиять на пруссаков, дабы те поумерили свои притязания, он натолкнулся на вежливый отказ. «Объясните мне, – сказал Александр Тьеру, – каким образом я мог бы вам помочь. Я уже сделал все, что в моих силах, и охотно помогу вам. Но не могу же я вступать в войну или пригрозить вступлением в войну, ибо, в первую очередь, должен заботиться о благе своей страны». Тьер уехал, не добившись ничего, кроме благих напутствий. «Наберитесь мужества и заключите мир», – посоветовал ему Александр на прощание.

Через несколько месяцев Париж пал, Тьер был назначен главой исполнительной власти, Франция потеряла Эльзас и часть Лотарингии, в Зеркальной галерее Версальского дворца было провозглашено создание новой империи, и Вильгельм I стал императором Германии.

У Александра потом возникнет смутное ощущение опасности, которую могла представлять для России мощная объединенная Германия, но в данный момент он не думал ни о чем другом, кроме как о том, чтобы в полной мере воспользоваться плодами своей политики нейтралитета. Ему казалось, что теперь, в этом водовороте политических событий в Европе, наступила самая благоприятная ситуация для денонсирования Парижского договора, чьи положения противоречили российским интересам на Ближнем Востоке. В циркуляре от 29 октября 1870 года Горчаков объявил, что отныне Россия считает себя свободной от ограничений в отношении ее действий в Черном море. Это одностороннее решение вызвало цепную реакцию протестов в европейских столицах. Особенно были возмущены англичане, расценившие данный шаг как нарушение международного пакта. Горчаков отвечал, что после поражения Франции в войне обстоятельства кардинальным образом изменились, и положения Парижского договора уже не раз игнорировались другими его участниками. Так, на следующий день после капитуляции Седана итальянские войска заняли Рим.

Последовали длительные переговоры, и 13 марта 1871 года в Лондоне был подписан новый договор – без статей, предусматривавших ограничения в отношении действий российского флота на Черном море. Этот дипломатический успех вызвал в России волну энтузиазма. Земства посылали царю поздравительные телеграммы. Пресса превозносила Горчакова до небес. Александр пожаловал ему титул Светлейшего, благодаря чему он получил первенство перед другими князьями.

Между тем Александр отдавал себе отчет в том, что дела не так уж блестящи. В результате объединения Германии лишились престолов мелкие немецкие князья, правившие до сих пор милостью Божьей. Отрекшегося от власти императора Франции заменило республиканское правительство. В этих двух случаях имело место отступление от принципа монархии. Не пришло ли время предпринять шаги по сближению автократических держав, как во времена Александра I? Он видел необходимость в возрождении Священного Союза, против которого был настроен враждебно в начале своего правления. Ради этого можно было даже забыть об обидах, причиненных России Австрией.

В сентябре 1872 года императоры Германии, Австрии и России собрались в Берлине. За ужином, во время которого они обращались друг к другу на «ты», обсуждалась единственная опасность, все еще угрожавшая мировому порядку: развитие и распространение революционных идей. По этому вопросу было достигнуто полное взаимопонимание. Одновременно с этим министры иностранных дел трех стран выработали основы нового Священного Союза, призванного поддерживать монархический порядок в Европе. Однако без ведома Горчакова Бисмарк пообещал Австрии компенсацию на Балканах за ее территориальные уступки Германии и Италии.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Александр лучился радостью. Ее причина состояла не только

в договоренности с Германией и Австрией. Четырьмя месяцами ранее Екатерина подарила ему сына, Георгия (родился 30 апреля 1872 года). Это случилось в Зимнем дворце, в бывших покоях Николая I. Среди ночи верный слуга был послан за акушеркой. Роженица поначалу испытывала настолько сильные боли, что Александр взмолился перед доктором: «Если необходимо, пожертвуйте ребенком, но ее спасите во что бы то ни стало!» Только к утру Екатерина смогла разродиться. Обезумевший от счастья Александр едва успел увидеть новорожденного и обнять его мать. Было воскресенье, и весь двор ожидал его к заутрене. Заботу о младенце Александр доверил генералу Рылееву, главе службы личной безопасности Его Величества. Георгия отвезли в укромное место, находившееся под надзором жандармов, где его опекали русская кормилица и французская гувернантка.

Екатерина быстро оправилась после родов. Александр, опасавшийся, что материнство наложит на нее печать увядания, вздохнул с облегчением. Тело молодой женщины вновь обрело стройность. Влюбленный в чистоту форм своей подруги, царь сделал набросок карандашом, изображавший ее обнаженной, лежащей на диване. Несмотря на все меры предосторожности, новость не замедлила распространиться при дворе. Окружение царя пребывало в шоке. Двое любимых братьев императора, великие князья Константин и Николай, его старая тетка, великая княгиня Елена, были не на шутку обеспокоены появлением в доме Романовых незаконнорожденного отпрыска. Императрица Мария Александровна стоически переносила свое унижение и не опускалась до обвинений. Похоже, она отказалась от борьбы с болезнью, которая медленно подтачивала ее. В аристократических кругах вполголоса осуждали Александра за то, что он не заботился должным образом о здоровье своей хрупкой супруги, чахнувшей на глазах, негодовали по поводу страсти пятидесятичетырехлетнего монарха, уже ставшего дедом, к «бесстыдной одалиске» и опасались последствий ее влияния на правителя России. В следующем году недовольство царского окружения достигло апогея, когда стало известно, что фаворитка произвела на свет дочь Ольгу. (Екатерина Долгорукая родит в 1876 году второго сына, нареченного Борисом, который спустя несколько дней умрет от детской болезни.) Граф Петр Шувалов, шеф тайной полиции (Третьего отделения) однажды осмелился посетовать в кругу друзей на столь низкое падение императорского достоинства. «Но я сотру ее в порошок, эту девчонку!» – сказал он. Через шпионов эти слова дошли до императора, и освобожденный от должности Шувалов отправился послом в Лондон.

В апреле 1873 года, когда Александр самозабвенно наслаждался своим внебрачным счастьем, в Санкт-Петербург нанес визит Вильгельм I. После двенадцати дней торжеств, отмеченных военными смотрами, балами, банкетами, концертами и спектаклями, они перешли к серьезным делам. Граф фон Мольтке, прусский фельдмаршал, и граф Берг, русский фельдмаршал, подписали соглашение, в соответствии с которым та из двух империй, что подвергнется нападению со стороны какой-либо европейской державы, получает от своей союзницы военную помощь в виде двухсоттысячной армии. Несколькими месяцами позже, во время визита Александра в Вену, Австрия присоединилась к этому союзу.

Между тем, заручившись союзническими отношениями с Россией, Германия в 1875 году собиралась вновь объявить войну Франции, обвиняя ее в вынашивании идей реваншизма. В действительности, Бисмарк считал, что Франция слишком быстро оправилась от поражения и нужно окончательно поставить ее на колени, прежде чем она начнет представлять угрозу для своих соседей. Тон германской прессы становился все более и более воинственным. Встревоженный президент Мак-Магон обратился к Александру за поддержкой. Все попытки Горчакова призвать немцев к сдержанности потерпели неудачу. Тогда царь сам решил отправиться в Берлин, чтобы охладить германский пыл. Разумеется, его сопровождала Екатерина.

Царь приехал в немецкую столицу вместе с Горчаковым и остановился в особняке российского посольства, тогда как Екатерина поселилась в соседней гостинице. Сразу же принятый своим дядей Вильгельмом I, Александр без околичностей заявил, что не допустит нападения Германии на Францию. Старый кайзер заверил его, что у него и в мыслях такого не было, но при этом обрушился с грубыми нападками на французское правительство. В унисон ему вторил Бисмарк. После завершения переговоров Горчаков отправил в Париж депешу, в которой говорилось, что благодаря его суверену мир гарантирован. Эта декларация вызвала сильное раздражение Бисмарка, который обвинил своего российского коллегу в стремлении играть роль главного арбитра в Европе. Он со злой иронией предложил Горчакову отчеканить пятифранковые монеты со своим профилем в обрамлении надписи «Горчаков защищает Францию». И добавил: Горчакову не следует тешить свое личное тщеславие в ущерб германским интересам. «Я добрый друг моих друзей и непримиримый враг моих врагов» – жестко заявил он. Между двумя странами возник дипломатический холодок. Тем временем герцог Деказе, министр иностранных дел правительства Мак-Магона, пишет виконту Гонто-Бирону, послу Франции в Берлине: «Мы избежали страшной опасности. Перед нами собирались поставить ультиматум: разоружение или вторжение. Нам была нужна внешняя поддержка. Могли ли мы на нее рассчитывать? Старая Европа, наконец, пробудилась».