Александр II
Шрифт:
– Да что вы, право, – смущённо говорил Петрушевский. – Да я же не главный здесь начальник. Это же надо генералу Драгомирову.
– Генерала Драгомирова тоже, – сказал старшина.
Священник выдвинулся с крестом, глухо, в унисон, запели певчие. В открытые двери храма за священником и крестным ходом входил Петрушевский с букетом в руках…
Раздалась команда. Ружья взяли «вольно» и тронулись дальше. По площади раздавались крики:
– Живие царь Александр!
– Ура!
Загрохотали барабаны. Стоголосый хор запел:
Марш, марш, с генерала наш!
Раз, два, три! Марш, войницы!
Афанасия с войсковым потоком проносило через площадь. Тут он увидел своего отца и направился к нему.
XIV
– Афанасий!
Порфирий обнял Афанасия и, обернувшись к стоявшим на крыльце штабным офицерам, сказал:
– Мой сын!.. С первым рейсом переправился через Дунай… Молодчага!
В расстёгнутом у шеи, насквозь пропотелом сюртуке с болтающимися аксельбантами, сразу дочерна загорелый, запылённый, с измятыми грязными бакенбардами, – столько раз они были в пыли, а потом мокли в воде, когда он пил, – Порфирий сиял счастьем победы.
– Ты и представить себе не можешь, Афанасий, что твоему отцу пришлось проделать! Не мальчик!.. Не прапорщик! По этим чёртовым горам, колдобинам, виноградникам, везде – пешком!.. Подумай, твой отец – п е ш к о м!! Наших лошадей когда-то ещё переправят… Завтра; и то дай Бог! Ты зачем здесь?
– Меня послал командир полка узнать, где стать полку.
– Генерала Драгомирова ещё нет здесь. Ну, да это мы сейчас тебе узнаем. Идём со мной.
В большой, просторной хате толпились офицеры – колонновожатые. На столе, накрытом холщовыми полотенцами, были наставлены тарелки с курятиной, порезанной кусками, с бараниной, салом и хлебом, стояли тяжёлые деревенские стеклянные стаканы с розоватым, мутным вином, похожим на уксус.
Немецкий генерал Вердер, военный агент, высокий, тощий, в длинном сюртуке, стянутом в талии, в чёрной кожаной каске с прусским орлом, в монокле, держа одной рукой полковника Гарновского под локоть, а в другой стаканчик с вином, говорил по-французски, отчётливо и резко выговаривая слова:
– Je crams que la facilite avec laquelle vous avez effectue le passage du Danube ne vous entraine dans des operations risquees et ne vous apporte des revers [176] .
Порфирия как бичом стегнуло, он и про сына забыл. Он вмешался в разговор:
– Excellenz! – сказал он. – Wir rmissen jetzt – vorwarts, vorwarts, vorwarts! [177]
Вердер – он был выше ростом Порфирия, – расставив ноги, снисходительно, сверху вниз, посмотрел через монокль на Порфирия.
176
Я боюсь, как бы лёгкость, с которой вы совершили переправу через Дунай, не увлекла вас на рискованные операции и не принесла вам разочарования (фр.).
177
Ваше превосходительство!.. Мы теперь должны – вперёд, вперёд, вперёд!
– Ach, so! – откликнулся он. – Meinen Sie? [178]
– Aber naturlich [179] .
– Es ist kaum glaubhaft, dab Sie als Stabs-offizier so sprechen [180] .
– Vorwarts! bis Konstantinopol! [181] – восторженно прокричал Порфирий.
– Ach, so! Na, ja! [182]
Вердер засмеялся и выпил вино.
178
Ах,
179
Ну, конечно! (нем.).
180
Вы офицер Генерального штаба – и вы так говорите. Невероятно (нем.).
181
Вперёд! до Константинополя! (нем.).
182
Ах, так! Н-ну, да! (нем.).
– Viel Gliick! [183]
Порфирий торопливо схватил со стола стакан с вином и залпом осушил его.
– За успех русского оружия! – крикнул он и пошёл от Вердера устраивать дело Афанасия.
В открытые окна неслись солдатские песни, звуки музыки, барабанный бой и топот тысячи ног. Подольцы проходили за Систово, чтобы стать там биваками и выставить сторожевое охранение.
Когда Афанасий, получив нужные указания, вернулся к полку, он нашёл его свёрнутым в резервную колонну. Ружья были составлены в козлы. Усталые, измученные, голодные солдаты лежали за ружьями и спали крепким сном.
183
Желаю счастья! (нем.)
Солнце спускалось за горы. Серебряным блеском в лощине горели купола систовских церквей. Там звучала музыка. Должно быть, туда входили только что переправившиеся части 9-й пехотной дивизии.
Молодая луна, светлая, мягкая и прозрачная, чуть проявилась на потемневшем небе. По шоссе трещали колёса. Длинным транспортом тянулись белые лазаретные фургоны и между ними тяжёлые болгарские арбы. Свозили раненых и убитых.
Тёплая ночь спускалась над Дунаем. Там теперь смело и непритаенно стучали топоры. Понтонёры и сапёры строили мосты.
Где-то недалеко от волынцев загорелся небольшой костёр, стали видны в нём потреноженные лошади, казачьи пики. Два голоса оттуда согласно и стройно пели:
На речушке было Дунаю… Дунаю!..Перевоз Дунюшка держала… держала!..В роще калина, в тёмной не видно,Соловьюшки не поют…Было что-то грустное и в то же время томительно-сладостное в их словно тающих в вечернем воздухе голосах…
XV
В эти месяцы войны и русских побед Софья Львовна Перовская случайно, на юге, познакомилась с молодым социалистом Андреем Ивановичем Желябовым [184] . Она слышала, как тот выступал на собраниях кружков; разговорилась с ним и увлеклась им. Они оба тогда искали, оба шли как бы в потёмках, спорили и ссорились с другими революционерами-подпольщиками, оба не имели никакой определённой программы. Роман Чернышевского «Что делать?» не мог быть программой.
184
Желябов Андрей Иванович (1851 – 1881) – революционер-народник. Из семьи крепостных крестьян. С 1873 г. член кружка «чайковцев» в Одессе; один из создателей и руководителей «Народной воли». Организатор покушений на Александра II. Повешен в Петербурге 3 апреля 1881 г.