Александр II
Шрифт:
– Вы, ваше величество, – сказал Милютин, – должны были заставить главнокомандующего принять план генерала Обручева. То, что мы имеем сегодня, – результат игнорирования труда опытных работников Генерального штаба. Я, ваше величество, если помните, выражал неудовольствие назначением генерала Непокойчицкого начальником штаба Дунайской армии, но, однако, великий князь Николай Николаевич не прислушался к моим словам.
– Сегодня вы слишком экспансивны, Дмитрий Алексеевич. Это результат ваших впечатлений от поездки
– Отчасти так, ваше величество. Не только главнокомандующий, но и я, как военный министр, несу ответственность за боевые операции, а они, как видите, пока оставляют желать лучшего.
– Надеюсь, со взятием Плевны обстановка изменится. Главнокомандующий обещает.
– Будем надеяться, ваше величество, и уповать на своё счастье и промахи верховного турецкого командования.
Милютин настоял на отказе от четвёртого штурма Плевны.
– Мы положили тридцать тысяч солдат, и пока безрезультатно, ваше величество. Соблаговолите вызвать генерала Тотлебена. Вы ведь сами утверждали, что он непревзойдённый знаток инженерного дела.
Александр II согласился и тут же распорядился вызвать в Главную императорскую квартиру Тотлебена, а также отправить в Дунайскую армию гвардию.
– Я получил депешу от советника Жомини, – сказал Горчаков. – Ему стала известна переписка генерала Вердера с Бисмарком.
– И что же уполномоченный германского императора в Петербурге?
– Язвительность генерала перешла грань дозволенного. Неприязнь его к российскому оружию явная. Вердер пишет: российская армия забыла победные звуки фанфар и австрийцы, при желании, могут наступить ей на пятки.
Лицо императора побагровело:
– Я потребую от кайзера отозвать генерала Вердера из Петербурга.
Горчаков возразил:
– Не ко времени, ваше величество. Бисмарк может обратить это против нас.
– Что вы предлагаете конкретно, Дмитрий Алексеевич?
– Мы стоим перед необходимостью овладеть Плевной до зимы, после чего перейти Балканы и развивать наступление правым крылом на Софию, а основными силами, разгромив корпус Сулейман-паши, двинуться на Адрианополь.
– То же предлагал и генерал Обручев.
– Да, ваше величество. Только такой вариант обеспечит быстрое окончание войны.
– После чего слово остаётся за российской дипломатией, – заметил Горчаков. – И как бы нам ни пришлось трудно, мы принудим султана подписать мир, нами продиктованный.
Погода портилась. Лили дожди, холодный ветер вольготно гулял по горам, врывался в ущелье. Низкие, тяжёлые тучи натыкались на скалы, рвались, оставляя рыхлые космы. Костры не горели, дымили без огня. Солдаты сетовали: ни обсушиться, ни согреться. Вырыли землянки. Сухов сказал:
– Печку бы.
– Може, тебе и бабу, Сухов?
– Хе-хе!
Один из стрелков вздохнул:
–
– Эхма, аль было такое?
– Ничё, братцы, за Богом дружба, за царём служба! Терпи.
Дьячков буркнул:
– Царя бы сюда, на одну ночку!
Сухов расслышал, голосок подал:
– Ты, Василий, имя царя не поминай всуе.
– Вредный же ты мужичонка, Сухов, ровно заноза. Выйдем, Поликарп.
Выбрались из землянки, размялись после сна. Сентябрь лист на дереве сбросил. По вершинам припорошило первым снежком.
– До белых мух досиделись.
– Конца обороне не видать, за месяц атакам счёт потеряли.
Саушкин подумал: турки торопятся взять перевал до зимы. Завалит снег дорогу, тогда Балканы им не перейти. Оттого их атаки ожесточаются и после каждой – сотни убитых оставляют. Только вчера не менее двух бригад ходили на приступ, а с Лысой горы и Малого Бедека били по Шипке их батареи.
Однако и русские батареи взяли османов перекрёстным огнём. Падали убитые и раненые, но живые, перешагивая, лезли настырно…
А в землянке Сухов голоском тоненьким, дребезжащим жаловался:
– Натерпелся я страху, когда увидел, как турок над нашими ранеными лютует: руки, ноги отсекает, из солдата обрубок делает. Лежат тела безголовые…
– Аллаху угодное творят.
– Башибузук зверь, не человек.
– Ты зверя хищного не обижай. Сытый зверь человека не тронет.
Проснулся солдат, голову приподнял:
– Чё приснилось мне, братцы, будто на рыбалке я. В казане уха булькает, парует. Как наяву дух чую.
– С голоду это. Пузо харча требует.
– Ныне какая-никакая похлёбка, а снег ляжет – соси лапу.
– Сулейману перевал – орешек крепкий!
– Сколь же сидеть будем?
– Пока турку не побьём…
Вернулись стрелки из пикета.
– Слышали, нам брянцы в подмогу идут.
– Одежонки бы тёплой подвезли!
– Коли Сулейман нас, орловцев и ополченцев, не одолел, так уж вместе с брянцами и подавно.
Атака началась с рассветом. Солнце едва коснулось края вершины, как с Лысой горы начали сползать таборы Рассима-паши. Густые тёмно-синие колонны, красные фески Будто алая кровь залила склоны Лысой горы.
А по дороге двинулись бригады Реджиба и Шакуни-паши. Они рвались к горе Святого Николая.
Открыли огонь русские батареи. Выжидали, подпуская противника, ложементы [63] . Картечь косила таборы.
63
Небольшие окопы для укрытия пехоты или орудий.